Два года спустя после развода я вдруг столкнулся с бывшей женой: всё стало кристально ясно, но она лишь бросила горькую улыбку и отвергла мою отчаянную мольбу начать всё заново
Когда появился наш второй ребёнок, Злата совершенно перестала заботиться о себе. Когдато она меняла наряд пять раз в день, выслеживая изящество в каждой детали, но после возвращения из роддомов в Казани её мир сократился до старого изорванного свитера и мешковатых тренировочных штанов, свисавших, как призрачный флаг.
В этом «величайшем» наряде моя жена не просто слонялась по дому она там жила, день и ночь, часто падая в постель, всё ещё укутанная в эти лохмотья, будто они стали продолжением её тела. Когда я спрашивал, почему, она пробормотала, что так удобнее подниматься ночью к детям. В том был мрачный смысл, признаюсь, но все те великие принципы, которыми она меня когдато обворачивала, как молитвенный перечень «Женщина должна оставаться женой, даже в аду!» рассеялись в дымке. Злата забыла свой любимый салон красоты в Сочи, спортзал, который она клялась своим храмом, и, прощаясь с этой откровенной правдой, больше не надевала бюстгальтер утром, блуждая по дому с опущенной грудью, будто это не имело значения.
Её тело, естественно, пошло по тому же пути к упадку. Всё разрушилось: талия, живот, ноги, даже шея сгорбилась, став лишь тенью прежнего. Волосы? Живой хаос: то дикая каша, будто пройдённый бурей ураган, то ухмыльнебрежный хвост, из которого вырвались непокорные пряди, словно молчаливый крик. Было то, что до рождения ребёнка Злата сияла как звезда десятка из десяти! Когда мы прогуливались по улицам СанктПетбурга, мужчины оборачивались, их взгляды приковывались к ней. Это подпитывало моё эго моя богиня, только моя! А сейчас от той богини осталась лишь тусклая силует, остаток былой славы.
Наш дом отражал её падение мрачный и гнетущий беспорядок. Единственное, что она ещё умела, была кухня. Клянусь своим сердцем: Злата была волшебницей печки, и жаловаться на её блюда было бы грехом. А остальное? Полная трагедия.
Я пытался её встряхнуть, умолял не погружаться в пропасть, но она лишь дарила мне печальную улыбку и обещала собраться. Месяцы шли, терпение иссякало видеть каждый день эту пародию женщины, которой я любил, стало невыносимой пыткой. В одну грозовую ночь я бросил последний приговор: развод. Злата попыталась удержать меня, перебивая пустыми обещаниями исправления, но не закричала, не боролась. Когда она поняла, что решение окончательно, она выдохнула разорванный вздох:
«Тебе решать Я думала, ты меня любил»
Я не вёл бесконечные споры о любви или её отсутствии. Заполнил бумаги, и вскоре, в офисе во Владивостоке, мы оба получили свидетельство о разводе концовка главы.
Наверное, я не лучший отец кроме алиментов я ничего не делал для прежней семьи. Мысль увидеть её снова, ту женщину, что когдато ослепляла меня своей красотой, была как лезвие в груди, от которого я хотел бы убежать.
Два года прошли. Однажды вечером, блуждая по оживлённым улицам Новосибирска, я заметил вдалеке знакомый силуэт её походка, лёгкая, как танец в толпе. Она шла ко мне. Когда приблизилась, сердце застыло это была Злата! Но какая другая Злата! Воскресшая из пепла, сияющая ещё ярче, чем в первые дни нашей страсти сама воплощение женственности. На её ногах высотные каблуки, волосы безупречно уложены, всё её было симфонией платье, макияж, маникюр, украшения А её фирменный аромат, тот самый, что прежде наполнял воздух, ударил меня, как волна, возвращая к давно забытым дням.
Лицо моё, должно быть, выдавало всё удивление, желание, раскаяние ведь она рассмеялась острым, победоносным смехом:
«Что, не узнаёшь меня? Я же говорила, что поднимусь ты не хотел верить!»
Злата любезно позволила мне зайти в её спортзал, бросила пару слов о детях «они растут прекрасно, полны жизни», сказала. Она мало говорила о себе, но это было не нужно её блеск, непоколебимая уверенность, новый притягательный шарм кричали о её триумфе громче любых слов.
В памяти всплыли те тёмные дни: она, бродившая по дому, разбитая бессонными ночами и тяжестью быта, окутанная темным свитером и штанами, её жалкий хвост, как знамя капитуляции. Как же меня это бесило утраченная грация, угасшее пламя! Это была та же женщина, которую я бросил, и вместе с ней я отверг детей, слепо руководствуясь эгоизмом и мимолётной гневой вспышкой.
Прощаясь, я запнёк вопросом можно ли позвонить ей? Я признался, что всё понял, и умолял её начать всё заново. Но она ответила ледяной улыбкой, строгим кивком и сказала:
«Ты понял слишком поздно, дорогой. Прощай!».
