Семья, где я чужая
Катя стояла у плиты, помешивая борщ и вполуха слушая разговоры из гостиной. Свекровь, Алевтина Семёновна, что-то горячо объясняла Вадиму, а он лишь покряхтывал в ответ. Доносились обрывки фраз про соседей, про цены в «Пятёрочке», про то, как раньше зимы были снежнее. Обычная семейная болтовня, в которой места для неё не находилось.
– Катюш, а где солянка? – донёсся голос свекрови из гостиной. – Ты же вчера обещала солянку сварить!
Катя стиснула зубы. Она терпеть не могла солянку, и Алевтина Семёновна это прекрасно знала.
– Мама, я готовлю борщ, – отозвалась она, стараясь говорить ровно. – Мы же договаривались?
– Какой ещё борщ? – свекровь ворвалась на кухню, будто с проверкой. – Вадимуша борщ не любит. У него желудок слабый.
Вадим, её муж, ел этот борщ с радостью все семь лет их брака. Но спорить с матерью он не станет – Катя это знала твёрдо.
– Мам, да ладно, – донёсся голос Вадима из гостиной. – Борщ так борщ.
– Вот видишь, – Алевтина Семёновна покачала головой с видом страдальца, – из-за тебя сын вынужден есть то, что ему вредно.
Катя отвернулась к плите, чтобы скрыть раздражение. Как же она устала от этих вечных претензий! Что бы она ни сделала — всё не так. Пироги с капустой — надо было с мясом. Купила молоко в «Магните» — а надо было в «Дикси». Позвонила родителям в субботу — а почему не в воскресенье?
– Алевтина Семёновна, может, сами что-то приготовите? – предложила Катя, не оборачиваясь. – Я не против.
– Ой, нет, голубушка. Ты же хозяйка, тебе и карты в руки. Я своё уже отработала, пусть молодые стараются.
Молодые. Кате было сорок два, и после таких разговоров она чувствовала себя глубокой пенсионеркой.
Свекровь удалилась, а Катя продолжила мешать борщ. Через час обед был готов. Она накрыла на стол, позвала мужа и свекровь.
– Вадимчик, садись вот сюда, – засуетилась Алевтина Семёновна, указывая на место возле себя. – А то Катя опять тебя на сквозняк усадила.
Катя глянула на окно — оно было закрыто наглухо. Но Вадим послушно пересел.
– Ой, сметану забыла, – спохватилась Катя и шагнула к холодильнику.
– Вадим без сметаны борщ не ест, – тут же заметила свекровь. – Надо было заранее подумать.
– Мам, да всё в порядке, – успокоил Вадим. – Катя сейчас принесёт.
Катя поставила на стол сметану и села. Ели молча. Борщ вышел на славу, наваристый, с дымком, но Алевтина Семёновна ела его с видом человека, которого кормят овсянкой в больнице.
– А помнишь, Вадимуша, как я тебе в детстве борщ варила? – вдруг развеселилась свекровь. – С фасолью, на косточке. Ты по три тарелки уплетал!
– Помню, мам, – улыбнулся Вадим. – Объедяние.
– Это был настоящий сибирский борщ, – продолжила Алевтина Семёновна, многозначительно глядя на Катю. – Не то что нынешние полуфабрикаты. Молодёжь разучилась готовить, лишь бы побыстрее да попроще.
Катя почувствовала, как в горле застревает ком. Она готовила этот борщ четыре часа, выбирала лучшие овощи, следила за каждым этапом. А свекрови только дай повод уколоть.
– Алевтина Семёновна, научите меня вашему рецепту, – попросила Катя, сдерживая раздражение.
– Поздно, голубушка. Это с молодости надо было учиться. А теперь что? Руку не набьёшь.
– Мам, да у Кати отлично получается, – неожиданно вступился Вадим. – Я же трескаю за обе щёки.
Свекровь посмотрела на сына, будто он предал родину.
– Ну конечно, ты же мужчина. Разве ты в готовке понимаешь? Лишь бы наесться.
После обеда свекровь удалилась на послеобеденный отдых, а Вадим уткнулся в телевизор. Катя убирала на кухне и думала: сколько же можно? Работа, дом, готовка, уборка. И вечное чувство, будто она здесь — лишняя деталь в чужом пазле.
Вечером пожаловала сестра Вадима, Наталья, с мужем и детьми. Катя обрадовалась, надеясь на передышку. Но зря.
– Катюш, как дела? – чмокнула её Наталья. – Худющая ты что-то. Не заболела?
– Нет, просто устала.
– Понятно. А где мам? Детей хочу показать.
Наталья ринулась к Алевтине Семёновне, и начался стандартный семейный разговор. Про тётю Любу, про дядю Васю, про их родной городок, где все знали всех. Катя была из другого города, и все эти имена для неё были пустым звуком.
– А помнишь соседку Зину с пятого этажа? – оживлённо говорила Наталья. – Так у неё давление подскочило, в больницу увезли.
– Ой, бедняжка, – ахнула Алевтина Семёновна. – Вадим, зайди завтра, узнай, как она.
– Зайду, мам.
– А Серёга-то, помнишь, наш бывший сосед? – продолжила Наталья. – Женился наконец. Девушка хорошая, местная. Родители довольны.
«Местная». Катя поймала на себе взгляд свекрови и поняла: намёк прозрачнее некуда.
– Это хорошо, когда люди из одного круга, – многозначительно сказала Алевтина Семёновна. – Понимают друг друга. А то приезжают какие-то чужаки – и начинаются проблемы.
Дети Натальи носились по квартире, и один из них, восьмилетний Стёпка, задел вазу. Та разбилась вдребезги.
– Ой, простите! – всплеснула руками Наталья. – Стёпа, как не стыдно! Катя, пожалуйста, не сердись.
– Да ладно, – Катя наклонилась за осколками. – Ваза старая.
– Какая старая? – возмутилась Алевтина Семёновна. – Это же память о моей покойной сестре! Реликвия семейная!
Катя замерла. Никогда раньше свекровь не упоминала, что ваза что-то значит.
– Я не знала, – пробормотала Катя. – Можно попробовать склеить…
– Какое склеивание! – махнула рукой свекровь. – Ясно же, что некоторыеВ тот вечер Катя поняла, что больше не может жить в доме, где её давно перестали считать своей.
