Выйдя из магазина, Ольга, как всегда, чуть не упала от неожиданности воротник её любимого барсетки, который годами не расстегивался, сам распахнулся, сопротивляясь морозному ветру. В руках она держала пакет с хлебом, которым теперь пользовались как экосумкой. «Современность всё равно всё спутает», мысленно вздохнула, думая о том, как Ольга Петровна, её мать, любила рассказывать, что в её молодости хлеб покупали в сумках, а не в пакетах. «Теперь ты сама им пользуешься, мать», прошептала она, уткнувшись в шарфик.
Кто там? крикнула она, увидев дверь, которая открывалась сама по себе. «Что за автоматика?», подумала, но вспомнила, что сосед сверху недавно устанавливал умные двери.
Это я! раздался голос, который она сразу узнала, несмотря на все годы сидения дома без единой поездки. Не шевелись, дочка, мы обчелся!
Когда дверь, наконец, открылась, появилась Ольга Петровна, как всегда в длинном полонижном шарфе с меховыми воротниками, морковные веники над бровями, а глаза, как две яичницы, с катышками внутри. «Любая мать это художник, но не каждый художник получает признание», усмехнулась про себя.
Мать, ты опять забыла про веники? спросила молодо, хотя Лена, её дочь, после двадцати пяти лет, начала ходить в юбках выше колена и не перебирала старую порнуху, что, кажется, злила старшую.
А ты, дочка, ждёшь, что плюсь на воспоминаниях? махнула рукой, воцаряясь в детской комнате, где сидела с пакетом. Этот пакет место пыли. Тебе уже давно надо купить экосумку.
Лена вздохнула, «Маман, я уже год говорю, что пакеты ненавижу, но ты так гордишься, что мы возвращаемся к натуральной жизни». Не стоит.
Так ты что, действительно забыла, что я уезжаю в Краснодар? уставилась дочь.
В Краснодар?! Ольга Петровня смотрела, как градусник в пыльном шкафу. Ты там как без меня? Кто будет рисовать портреты для твоего брата? Или пусть он сам рисует?
Оля, брат у нас ремёсленник, он сам рисует. А ты больше не живописуешь с пятый год. Лена попыталась смеяться, но всё вдруг стало серьёзным, как записка про уход без объяснений, которую она когда-то получила от мужа.
Ты так говоришь, будто выбираешь между. А я тебе дочь, или что? бормотала мать, поднимаясь на стул, как будто готовясь к докладу, где всё будет ясно, но лишь пока.
Ты моя забота, моя тень, моя коровка Лена замялась. Ей было легко говорить в одной логической цепи, когда всё было сухо, реалистично, но сейчас всё росло в листве, и она не знала, куда смотреть.
Так ты убегаешь, как те мужики, которые бросают своих подруг? взорвалась Ольга Петровна, как будто вспомнила всё, что случилось с её дочерью в её жизни.
Нет, мама, я не убегаю. Я просто иду. Лена попыталась встать выше, но это не сработало. Голос звенел, как вдоль забора по ветру.
Оля, эта её старшая, эта виновница, эта этот хвостик косы, который постоянно запутывался. Лена на мгновение закрыла глаза, пытаясь не плакать. Она помнила, как мать высказывала ей, использовала её как посредника, как главного моста между всеми. А теперь она уезжала.
Тишина застыла, как штуччатая тёпловатость. Потом Ольга Петровна сказала что-то молчаливо, просто как будто бы шепотом.
Ты угла нахитрилась. Я всегда подозревала, дочка.
И тут Лена поняла: мать не хитрит, но и не рисует. Она хранит в себе каждую черту, каждую мазь, и сейчас, уезжая, она, наверное, оторвала её от себя, как слой масла от холстовой тряпки.
Мама, ну пусть! Я не убегаю. Я уезжаю просто. Лена снова говорила, как будто это был порядковый номер, и ей нужно было его подтвердить.
А как потом, ты думаешь, думать? вздохнула Ольга Петровна, поднимаясь с места, где она столкнулась с собой и дочерью, где чувства пахли так, как будто время не существовало.
Она ушла, оставив Лену в одиночестве с пакетом, который пах не как хлеб, а скорее, как её прежняя жизнь, которую она теперь выбрасывала в мусорную корзину, как будто в загробный мир.
Встретившись в новом городе с новой работой, рядом с безудержной мухой по кличке Оля из соседнего офиса, Лена поняла, что у неё всё получится. А потом, как по волшебству, как будто в фильме, но наоборот: родные начали приезжать, Ольга Петровна сначала ехала на неделю, потом на две. Когда они впервые находились одной, мать впервые сказала:
Ты всё же умная, дочка, ты всё правильно сделала.
От улыбки матери Лена почти упала обратно, но нет, это была не пыль, это была её реальность, новая, свежая, как воздух Краснодарского края.
Когда в детской сидела Маринка, дочь брата, и рисовала моряки на стенах, Ольга Петровна не сказала «перерисуй», она просто добавила ещё одного. Мама всегда звала её дочерью, но теперь они просто становились ближе, как вода и тепло.
Ты там пообедала, Лена? спросила мать, заглядывая на кухню, где всё было на своём месте, будто параллельных вселенных не существовало.
Да, мать, с собой взяла. Лена смотрела, как Ольга Петровна уходит в комнату, где снова занимается тем, что пытается рисовать. «Может, это мой шанс», подумала она.
И вот они обе, мать и дочь, создавали что-то новое, как будто время всё же разбралось и решило, что кто-то из них всё же заслуживает счастливое повествование.
