Считая мать обузой, сын отвёз её в самый дешевый дом престарелых. «Девичья фамилия?»
Людмила Степановна медленно повернула голову и посмотрела сыну прямо в глаза. «Не надо, Витя, тихо, но чётко сказала она, не ври. Хотя бы сейчас». Её взгляд, лишённый упрёка, полный лишь материнской боли, заставил Виктора почувствовать, как земля уходит из-под ног. Ему захотелось вырваться из машины и бежать куда глаза глядят.
Он вдруг осознал, что совершает непоправимую ошибку. Но такси уже подъезжало к серым воротам с облупившейся вывеской «Приют «Тихий Берег»». Ворота больше напоминали вход в забытый всеми уголок, где доживали свой век те, кого уже не ждали дома. Виктор расплатился с водителем, избегая его взгляда, и помог матери выйти. Её рука в его ладони была лёгкой и холодной, как птичье крыло.
Здесь воздух был другим тяжёлым, пропитанным запахом сырости, лекарств и увядания. Из открытой форточки доносились звуки телевизора и глухой старческий кашель. Людмила Степановна остановилась, оглядывая унылый двор с голыми деревьями. На её лице не было страха, лишь отстранённое любопытство, будто она случайно забрела в это место.
«Ну вот и приехали, фальшиво бодро сказал Виктор, подхватывая её сумку. Пойдём, нас ждут».
Внутри их встретил длинный коридор с облупившимися зелёными стенами. Пол скрипел под ногами, линолеум был стёрт до дыр. В воздухе витал запах хлорки, дешёвой еды и болезней. Из полуоткрытых дверей доносились шёпот, кашель, чьи-то бессвязные слова.
У стены на продавленном диване сидели две старушки в одинаковых халатах, безучастно уставившись в стену. Одна из них медленно повернула голову и уставилась на них беззубой ухмылкой. Виктора передёрнуло. Он почувствовал жгучую потребность развернуться и увести мать отсюда хоть в её старую квартиру, хоть к себе, пусть и в тесную однушку.
Но перед глазами всплыло лицо жены, её холодный взгляд. Он услышал её голос: *«Опять ты проявил слабость. Я так и знала»*. И он заставил себя шагнуть вперёд.
В детстве он представлял ад как огненную пропасть. Но сейчас понял настоящий ад выглядит иначе. Он пахнет лекарствами, выкрашен в грязно-зелёный цвет, и в нём царит гнетущая тишина.
Внезапно всплыло воспоминание: ему семь лет, он и старший брат Сергей строят шалаш. Виктор порезал палец, кровь течёт, ему больно. Сергей, всегда серьёзный, осматривает рану, промывает водой из колонки и прикладывает подорожник. *«Не реви, малыш, говорит он своим низким голосом. Я всегда буду рядом»*.
Где ты сейчас, Серёга? Почему тебя нет здесь?
Мысль пронзила его настолько ярко, что он вздрогнул. Он годами не вспоминал брата, вытесняя его образ. Гибель Сергея в армии стала для семьи трагедией, но для Виктора в глубине души он признавал это было избавлением от вечного сравнения. От тени того, кого, казалось, мать любила больше.
«Вас к заведующей», раздался голос. Из-за стойки выглянула девушка в белом халате. «Она занята. Можете подождать или отдать документы медсестре».
Дверь рядом открылась, и появилась женщина лет сорока усталое, но доброе лицо, короткие волосы, внимательные глаза. Всё в ней было аккуратно, даже халат выделялся чистотой среди этой запущенности.
«Проходите», кивнула она. Взгляд её скользнул по Людмиле Степановне с сочувствием, затем остановился на Викторе. В её глазах не было осуждения, только грусть.
Кабинет оказался неожиданно уютным: герань на подоконнике, календарь с котятами на стене. Островок жизни среди этого угасания.
«Садитесь, сказала медсестра. Я Ольга Ивановна, буду курировать вашу маму».
Людмила Степановна молча села, положив сумку на колени. Виктор остался у двери, чувствуя себя чужим.
Ольга Ивановна взяла документы и стала заполнять анкету: дата рождения, болезни, аллергии Виктор отвечал за мать, которая словно отстранилась от происходящего.
Вдруг медсестра обратилась напрямую к старушке, и голос её стал мягче: «Не волнуйтесь, у нас хоть и не санаторий, но мы стараемся. Никто вас не обидит».
Людмила Степановна подняла на неё глаза, и в них мелькнуло что-то вроде благодарности. Виктора кольнула ревность эта женщина за минуту нашла к матери подход, а он, родной сын, не мог вытянуть из неё ни слова.
«Остался последний пункт, сказала Ольга Ивановна, и голос её стал глуше. Девичья фамилия. Для архива».
Вопрос, казалось бы, простой, но Людмила Степановна вздрогнула. Её пальцы судорожно сжали застёжку сумки.
«Мам, ну что ты? нетерпеливо буркнул Виктор. Какая у тебя была фамилия до замужества?»
Тишина повисла тяжёлым грузом. Старушка медленно подняла голову. Глаза её были ясные, как весенняя вода. «Петрова», сказала она тихо, но так чётко, словно произнесла не фамилию, а заклинание. И в этом слове прозвучало всё обида, прощение, память на жизнь, прожитую не зря. Виктор вдруг почувствовал, как его собственное имя, вытесненное годами рациональности и злости, возвращается из детства не как кличка, а как ласка. Он шагнул вперёд, опустился перед ней на колени, сжал её руки в своих. «Прости, мам поехали домой», прошептал он, и впервые за долгие годы не солгал.
