Мы с женой приобрели старый дом в деревне под новгородскими лесами. Продавали его молодая пара, сказав, что их бабушка скончалась и дача им больше не нужна. С тех пор, как ушла старушка, в дом никто не заглядывал приходили лишь ради продажи.
Вы что, вещи тоже увезёте? спросил я, протягивая руку к дверному проём
Зачем? Там лишь хлам. Иконы мы уже забрали, всё остальное можете выкинуть, ответила она без интереса.
Мой супруг окинул взглядом стены, где когдато светились прямоугольники места, где висели иконы.
А фотографии? тихо спросил я. Почему их не взяли?
На стенах будто смотрели лица: мужчины, женщины, дети. Целое поколение, целая семья. Раньше люди украшали дома не обоями, а воспоминаниями.
Вспомнил я свою бабушку, у которой постоянно появлялась новая фотография в рамке: ктото из внуков, иногда моя сестрёнка Марфа. «Я встаю утром, кланяюсь родителям, целую мужа, улыбаюсь детям, подмигиваю вам, говорила она, и день начинается», слышу я её голос в памяти.
Когда её не стало, мы повесили её портрет рядом с портретом дедушки. И теперь, приезжая в нашу дачу, каждое утро я шлём ей воздушный поцелуй. В доме будто пахнет пирогами и топлёным молоком, ощущается её присутствие.
Деда мы никогда не видели он погиб на фронте. Но его фотография висит в центре стены, и бабушка часто рассказывала о нём. Мы слушали, смотрели на его лицо и чувствовали, будто он сидит за столом рядом с нами. Он остался молодым в памяти, а она постарела. Теперь их снимки висят рядом. Для меня эти выцветшие фотографии бесценны. Если бы пришлось выбирать, что взять, я бы забрал именно их. А они назвали всё «хламом» и оставили и снимки, и альбомы.
Каждый ценит посвоему, но не каждый понимает, где истинная ценность. После покупки мы принялись за уборку. И знаете, рука не поднялась выбросить вещи этой женщины. Казалось, она жила ради детей и внуков, а они её просто забыли.
Откуда я это знаю? Она писала им письма. Сначала отправляла без ответа. Потом перестала. В комоде лежали три аккуратных стопки неопубликованных писем, перевязанных лентой, полных любви и нежности. Признаюсь, мы их прочитали.
Тогда я понял, почему она не послала их дальше. Боялась, что они потеряются. Верила, что после её смерти дети найдут их и прочитают. В этих письмах вся её жизнь: детство, война, история рода, память поколений. Она писала, чтобы память не погасла. Я заплакал.
Доставим эти письма её детям, сказала я мужу. Нельзя так их выбрасывать.
Думаешь, они лучше, чем внуки? горько произнёс он. Ни разу не появились.
Может, старики, больные
Позвоню им.
Через знакомых получили номер. На том конце слышался бодрый женский голос:
Да бросьте всё! Мы получали от неё эти письма пачками. Мы давно их не читаем. Делать ей нечего было вот и выдумывала!
Муж даже не дослушал, бросил трубку.
Вот стояла бы она сейчас рядом не знаю, что бы сказал в гневе, прошептал он, глядя на меня. Ты же пишешь. Запиши о ней, чтобы не исчезло.
А если родственники возмущатся?
Такие люди книги не читают, вздохнул он. Но я всё оформлю официально.
И действительно оформил: поехал, взял письменное разрешение. А я тем временем спустилась в подвал старой хаты, где было прохладно, пахло землёй и старыми часами. На полках стояли банки с вареньем и соленьями. На каждой желтоватая этикетка:
«Ванечка его любимые грибочки», «Соня лисички», «Огурчики для Анатолия», «Малина для Сашки»
Но Ванечка умер десять лет назад. Соня и Анатолий тоже.
P.S. У Анны Петровны было шесть детей. Все умерли раньше неё, кроме младшей дочери той, кто назвал всё «хламом». А мать её ждёт. Катала банки, подписывала их с любовью. Последние банки с грибами датированы прошлым годом. Ей было девяносто три.
Сегодня, закрывая дверь дома, я понял: ценность не в том, что блестит на рынке, а в том, что живёт в сердцах и письмах, которые мы бережём. Уважать память значит уважать себя. Это урок, который я вынесу из этой истории.
