На кусок хлеба я согласился помочь поварихе богатой дачницы нести тяжёлые сумки. Но едва хозяйка дома заметила меня у дверей, как застыла, как будто превратилась в соляную глыбу, и не смогла вымолвить ни слова.
«Тетя Надя, не откажешься помочь?» обратился я к девушке, заметив, как она боролась за равновесие под тяжестью двух мешков. «Прости, что подошёл так неожиданно, но совсем крепко держаться-то сумки не станут. Подай сюда, я несу.»
«В правду?» прищурившись, оглядела она меня. «Спасибо тебе много.»
Я легко схватил сумки, словно мешки сахара, и пошёл ровным шагом, уверенным столь, что и в параде бы так шёл. Коза Светлана ростком невысока, фигура у неё кругла-кругла, будто медный горшок на кухне у бабушки, спешила за мной, притоптывая, чтобы не сгинуть из виду. Смешной такой вдвоём: я ворюга, голодный, всё делал вперёд, а она кукла, стучит по земле как детёныш спаниеля. За моим шагом двойной приходил на её счёт.
«Подожди, ты чуть дух не выйдишь!» запыхалась она и остановилась.
Из задумчивости уселся я, как из бочки в сад.
«Прости, мысли наперёд забежали.»
«Если не секрет, о чём ж так грустно думал?» спросила, как смотрела, будто ждёт, что я откроюсь.
Меня звали Виктором, ещё с детдома взяли подобную кличку. Но моя память как продырявленная сеть: одни разбросанные образы. Всё началось с того, как я очнулся в больнице грязный, сбитый, будто из топора выброшенный. Нет имени, нет прошлого, как будто мир весь был наоброк. Сорока лет как меня кормят, по-домам посылают, работой заняли, но внутри всё пусто.
«Я? Подумаю, о жизни,» пожал плечами.
«Жить трудно, ты помнишь?» спросила, слабо улыбаясь.
«Сложно, как фарш накладывать в блинаш, но не невозможно.»
«Тогда, может, пьёшь?» осторожно спросила.
«Нет, не я. Крепкий, но трезвый.»
«Благодарение тебе» облегчённо вздохнула Светлана.
«А как, может, звать тебя по-другому? Я, например, Витёк, а ты? Кажется, я тебя в здешней потому и углядел.»
Призадумался я, будто припоминать забытое, а может, и наоборот снова всё забыть.
«Обычно Виктором, именем вот этим.»
«Ты его не любишь?» не поняла.
«Уже не помню, как оно у меня было.»
Сел она, точно котенок, умудренно похлопала глазами, но смутилась и только смеялась.
«Не вспомнил? Никак?»
«Нет. Только снится кое-что: лица, комнаты, разговоры, вспышки света Но как чужие сны, не в мою голову влезают.»
«А после больницы куда упёрся?»
«В детский дом. Дали имя Виктор так и остался Виктор. По крайней мере, крыша над головой и еда на столе.»
«А чем живёшь?»
«С кем повстречаюсь, с тем и работаюсь. Денег не сетую: на хлеб и молоко хватает.»
«Но раньше, права ли, жизнь у тебя была?»
«Неприпомню. Как будто только сроду и не жил.»
«Тяжело у тебя, Витюшка. Но если держишься» ободрила. «Вспоминать, что ли, не торопил бы. Память как варёная каша: одни загустеют, другие разбегутся»
«Ты права» молча кивнул я.
«Тогда пойдём, покажу, где я свои жилы тру.»
На даче нашей дорога свернула, и вдруг мне в грудь щёлк! будто ключик в замке. Живёт там Светлана у Марии Петровны. Дом три сотни лет стоит, сад вроде как на другой земле. Лавр, купорос, виноград всё ползёт стенами. Но сейчас мёд с акации уже нектаром стал, и пчёлы звенят, будто и не было войны.
Шли, молчим, до кухни. Казалось, там и не надо никаких слов. Стены из светлого кирпича, у стёкол цвет шампанского, кадки с геранией на подоконниках будто отвесили российскую красавицу. Слева духовой шкаф, справа хлебная стеллаж. И вдруг такой же самый запах, как в детстве бабушкины пироги пахли. Странное дело: будто мама перекинула руку, и в мозгах шорох, будто хотят вспомнить. Но мимо проскользнуло.
«Смотри, Витёк, здесь я и пеку свои пироги. Видали, как в кино» ткнула она лбом в стену и засмеялась.
«Тут что, работа найти можно?» спросил.
«Вот и смотри, тут работа найдётся!» засмеялась опять, жестом ведёт, и со мной перестаёт молчать.
А я смотрю, как сначала был, и внутри такой же уют, будто прильнул к рюкзаку под землю и вдруг к комфорту привык.
