Простите за мою коровку! Опять жрёт без меры! Голос Арсения, обычно мягкий и уверенный, на этот раз прозвучал, как удар кнута по лицу, разорвав праздничную атмосферу за столом боль от этого почувствовал каждый.
Аня замерла с вилкой в руке, превратившись в каменную статую стыда и неверия. Ломтик ветчины, аккуратно нанизанный на зубцы, так и не долетел до хрустальной тарелки, застыв на полпути. Она, такая хрупкая, словно сотканная из осенней паутинки, сидела напротив мужа и чувствовала, как на неё устремляются десятки взглядов колючих, сочувствующих, недоумевающих. Её собственное тело вдруг стало чужим, тяжёлым, а сердце подпрыгнуло к горлу, перекрыв дыхание.
Максим, лучший друг Арсения, поперхнулся дорогим шампанским золотистые пузырьки зашипели в бокале, будто разделяя его возмущение. Его жена Вероника, сидевшая рядом, округлила глаза идеальным овалом удивления, но ни звука не смогло прорвать ком неловкости, застрявший в горле. За роскошным столом, ломившимся от яств, воцарилась та самая гнетущая тишина, которая густеет, как кисель, и в которой даже шелест собственных ресниц кажется предательским шумом.
Арсений, ты что такое говоришь? Максим первым осмелился нарушить молчание, его голос прозвучал хрипло и неуверенно.
А что такого? Теперь, получается, правду говорить нельзя? Арсений с показной лёгкостью откинулся на спинку массивного стула, явно довольный эффектом. Его взгляд скользил по гостям, ища одобрения. Моя дурёха опять наелась лишнего, стыдно с ней на люди показываться! Готовит, будто на троих, а не для гостей.
Аня сидела, заливаясь пылающим румянцем. Но это был не стыд это был жар унижения, прожигающий изнутри. Горькие, предательские слёзы подступили к глазам, но она, как всегда, автоматически втянула их обратно, заставив раствориться в глубине души. Она освоила это умение за три года брака. Сначала плакала в подушку, потом в ванной, а потом слёзы просто высохли. Какой в них смысл, если они лишь подпитывают обидчика?
Да брось, Арсений, нерешительно пробормотал Сергей с другого конца стола, пытаясь спасти тонущий вечер. Анечка у тебя красавица, душу греет.
Красавица? Арсений фыркнул, и его смех прозвучал фальшиво, резко, словно скрежет металла. Ты её, может, видел без всех этих косметических ухищрений? Утром, когда простоволосая, серая? Я, бывало, проснусь аж вздрогну: кто это тут рядом лежит? Откуда это чудище взялось?
Кто-то из гостей нервно хихикнул, но тут же замолк под строгим взглядом Вероники. Остальные вдруг увлеклись своими тарелками, разглядывая узоры из майонеза. И именно в этот момент Аня поднялась. Медленно, будто во сне, каждое движение давалось с невероятным усилием, словно она отрывала от себя куски собственного достоинства.
Я в уборную, прошептала она так тихо, что слова еле долетели до слушателей, и, не глядя ни на кого, вышла из зала, унося с собой остатки растоптанной гордости.
О, обиделась! с деланной снисходительностью прокомментировал Арсений, разводя руками. Ничего, привычное дело. Сейчас вернётся, надует губки бантиком и будет молчать до самого утра. Женщин, знаете ли, надо держать в ежовых рукавицах, а то распускаются, как плесень
Максим смотрел на друга, с которым плечом к плечу прошёл пятнадцать лет от беспечной юности до взрослой, стабильной жизни, и не узнавал в нём того человека, которого когда-то искренне уважал. Арсений всегда был душой любой компании харизматичным, щедрым, остроумным. Когда он женился на Ане, все радовались: она нежная, как фарфоровая статуэтка, с большими карими глазами, в которых тонули небеса; он красивый, успешный, уверенный в себе. Казалось, сама судьба соединила две половинки.
Но со временем что-то надломилось тихо, незаметно, как трещина в старинном зеркале. Сначала появились «безобидные прозвища». При друзьях Арсений начал называть жену «моя дурочка», «тормоз», «растяпа». Все улыбались неловко, списывая это на странный семейный юмор. А потом начался настоящий ад. Насмешки превратились в колкости, а те в откровенные унижения.
«Гляньте-ка, моя хрюшка опять торт умяла!» кричал он в ресторане, когда Аня робко заказывала десерт.
«Извините, друзья, моя полудохлая кошечка готовить не умеет, придётся терпеть!» говорил он, представляя ужин, который Аня готовила весь день.
«Что с неё, бестолковой, взять? Институт еле окончила, работает за копейки!» заявлял он о девушке с красным дипломом филолога, любимой учительнице своих учеников.
Вероника тихо толкнула Максима локтем:
Макс, останови его. Это уже невыносимо.
Максим медленно поднялся:
Я выйду на балкон, надо подышать.
Он нашёл Аню не в ванной, а в роскошной комнате с мрамором и зеркалами. Она стояла, сжимая край раковины так сильно, что побелели костяшки пальцев, и беззвучно, насухо рыдала. Её плечи мелко дрожали. Тушь стекала чёрными дорожками, помада размазалась. Она и правда выглядела некрасивой сломанной, жалкой. Именно такой, какой хотел её видеть Арсений.
Аня, ты как? тихо спросил Максим, боясь напугать её.
Она вздрогнула, резко повернулась и начала судорожно вытирать слёзы, ещё сильнее размазывая косметику.
Всё нормально. Я просто умоюсь и вернусь. Не волнуйся.
Сколько можно это терпеть? голос Максима дрогнул от жалости и гнева.
А куда мне идти? её глаза поднялись на него, полные бездонного отчаяния. У меня же ничего нет, Максим. Ни-че-го. Эта квартира его. Машины его. Даже этот дурацкий свитер его подарок. Я учительница начальных классов, моя зарплата смех. Родители в деревне, сами еле сводят концы с концами. Вернусь к ним опозорю мать перед всей округой.
Стыд тут ни при чём! Ты не виновата!
Для них очень даже! прошептала она. Они же гордились, что я за городского вышла, за богатого! А теперь что скажу? Что мой «золотой» муж называет меня коровой при всех?
Он всегда был таким? спросил Максим.
Аня горько покачала головой.
Первый год сказка. Цветы, подарки, комплименты. Он носил меня на руках. А потом начался перелом. Сначала «неправильно борщ варишь», потом «одета, как деревенщина», затем «ничего не понимаешь в бизнесе». А теперь теперь ему всё равно, при ком унижать. А дома
Она замолчала, стиснув губы.
Дома что? мягко спросил Максим.
Не бьёт. Хуже. Просто не замечает. Неделями молчит, проходит мимо, будто я пустое место. А потом взрывается из-за ерунды чашку не туда поставила, полотенце не так повесила. Говорит, что я ничтожество, что держит меня из жалости.
Аня, это же бред! Ты умная, красивая, добрая
Я уже и сама не знаю, какая я, перебила она. Смотрю в зеркало и вижу только то, что он говорит: дурёху, толстуху, уродину. Может, он и прав?
И тут из зала донёсся взрыв смеха Арсения:
Представьте, она в постели, как бревно, лежит, будто духа святого ждёт!
Аня побледнела, словно её облили ледяной водой. Максим сжал кулаки.
Хватит. Собирайся. Поехали отсюда.
Куда? растерянно.
Хоть куда. К родителям, к нам, в гостиницу не важно.
Он не отпустит.
Это уже не его решение.
Когда они вернулись в зал, Арсений, пьяный, рассказывал гостям новую «весёлую» историю:
Вчера час искала очки, а они у неё на лбу были!
Мы уходим, твёрдо сказал Максим.
Куда это вы? нахмурился Арсений.
Я провожу Аню.
Она никуда не пойдёт! рявкнул он. Аня, садись!
Она машинально шагнула, но Максим взял её за локоть.
Пошли.
Это моя жена! Арсений вскочил, искажённый яростью.
Жена, не рабыня, спокойно ответил Максим.
Это семейное, не твоё дело! Аня, садись сейчас же! его крик заставил задрожать люстру.
Аня стояла, скованная страхом, но Вероника подошла и обняла её.
Пошли, ночевать будешь у нас.
Она никуда не пойдёт! орал Арсений.
Пойду, тихо, но чётко сказала Аня. В её глазах больше не было страха.
Я ухожу от тебя, Арсений.
Ты? И куда же? У тебя же ничего нет!
Есть я. И этого достаточно.
Кому ты нужна, толстуха, с деревенской рожей?! Я тебя из жалости терпел!
Спасибо, что сказал это вслух, её голос оставался ровным.
Она направилась к выходу.
Постой! Это из-за шуток?!
Это из-за лет унижений. И я устала.
Но я же тебя люблю!
Нет. Ты любишь чувство власти. Это разные вещи.
И что, пойдёшь к коровам в деревню?
Да. Они, по крайней мере, будут уважать меня больше, чем ты.
Она накинула пальто, застёгивая каждую пуговицу, будто отрезая прошлое.
Аня, не дури! он схватил её за рукав.
Отпусти. Ты не меняешься. Прощай.
Она вышла. Максим и Вероника за ней. Арсений остался в пустой квартире.
Он пытался сохранять лицо перед гостями:
Вернётся, хрипло буркнул. Все они такие.
Но Аня не вернулась. Ни на следующий день, ни через месяц.
Он звонил, умолял, слал цветы, караулил у школы. Она проходила мимо словно сквозь тень. Через три месяца подала на развод. Сначала жила у Максима и Вероники, потом сняла маленькую комнату с потрескавшимся потолком, но свою. Место, где её никто не называл коровой.
Как ты? спросил Максим через полгода.
Учусь жить заново, улыбнулась она. Смотреть в зеркало и не видеть в нём его слов. Это трудно, но я борюсь. И побеждаю.
Арсений спрашивал о тебе.
Не надо. Я не хочу знать.
Говорят, он изменился.
Может, и так. Но я тоже. И назад не вернусь.
Она улыбнулась по-настоящему искренне, спокойно.
Арсений остался один. Со своим «юмором», который больше никого не смешил. С убеждением, что унижение это форма любви. Лишь теперь он понял, что та, кого называл дурой, имела силу львицы. И что ни одна женщина не станет зеркалом мужчины, который видит в ней лишь тень.
А Аня смогла. Вовремя. Она научилась жить, дышать, любить себя и жизнь. И доказала: даже из осколков презрения можно собрать своё счастье.
