Термос был старенький, советский, с толстой стеклянной колбой и покрытый патиной от частого мытья. Он пришёл из давних дачных посиделок, когда на веранде под жарким ароматом варенья собиралась вся окрестная детвора, ждущая маминных вишнёвых пирожков. Мама считала, что в термосе чай дольше остаётся горячим, а детям было всё равно они приходили за сладким.
Василиса аккуратно открутила мятую металлическую крышку, прислушиваясь к скрипу изношенной резьбы, и налил в чашку, покрытую голубым пятном, чуть холодный чай. Чашка, ровесница термоса, и мельхиоровая ложка с царапинами от попыток её чистки всё это из дома в Тихвине было для неё тем самым мостом, связывающим её с прошлым. Тихвин находится в пяти тысячах верст, а детство в трёх десятилетиях назад.
Василиса пододвинула к себе коробку свежих писем, пришедших от дежурного, и начала перебирать конверты, пока не нашла нужный. На нём был знакомый почерк: «Василенко Андрею Петровичу (лично в руки)». Но «лично в руки» не получалось сначала конверт должен был просмотреть инспектор Белозерцева, и лишь потом он доставлялся получателю. Василиса работала цензором тюремных писем.
Эту редкую должность она получила после позднего замужества. Муж её Николай Павлович Белозерцев, начальник исправительной колонии, серьёзный и надёжный человек, не знал, как занять тоскующую по дому жену. В посёлке, помимо колонии, есть фельдшерский пункт и почта; школа закрыта, детей сотрудников возят в районный центр на автобусе. Белозерцевой предлагали учительскую должность и служебный автомобиль, но состояние здоровья не позволяло ежедневных поездок по ухабам. Дети у неё не было. Прожив без работы полгода, Василиса согласилась читать сочинения не школьные, а тюремные. Сначала она исправляла ошибки, потом перестала обращать на них внимание. Чтение чужих писем казалось ей чуждым, но она привыкает однообразие текстов притупляет чувство вины. В письмах она ищет запрещённые темы, шифры, преступные планы и, с недавних пор, ненормативную лексику (в тюремной переписке мат разрешили почти одновременно с его употреблением в художественной литературе). Чтото она вычеркивает, чтото передаёт психологу, а подозрительное в оперативный отдел. Работа превращается в рутину, отвлекающую от надоедливых мыслей. Но однажды в её руки попадает странное письмо.
***
Тем же утром, после ссоры с мужем изза недоразумения с кофе, она стирает с плиты налёт, наполняет термос до краёв и, отказавшись от машины, идёт на работу пешком. Сизый, без снегов ноябрь скатывает сухие листья по замёрзшей земле. Оставшиеся листики дрожат на ветру, ожидая своей судьбы. По другую сторону железной дороги мутно виден безлённый без снегов лес. Здесь всё замёрзает. Василиса знает: как бы ни оделась, замёрзнешь. Поэтому берёт термос с собой.
Кивнув дежурному, Белозерцева проходит через пункт пропуска, поднимается по шумной лестнице на второй этаж, открывает за ночь охлаждённый кабинет и, после первой глотка горячего чая, погружается в привычную работу. В одном из писем жена заключённого Телегина ругает мужа за деньги, спрятанные без её ведома. В другом дочь жалуется отцу на жадность отчима. В третьем «заочная невеста» умоляет своего «зайца» потерпеть ещё пару месяцев, не зная, что у него уже две такие невесты в разных городах. Письма полны списков вещей, назиданий больных родственников, требований развода, объявлений о беременности, угроз и планов «новой жизни» после освобождения.
Отхлебнув чай, Василиса открывает очередной конверт:
«Дорогой Андрюша! Сынок! Я люблю тебя и горжусь тобой! пишет неизвестная мать. Ты поступил, как настоящий мужчина. Твой отец поступил бы так же. Мы в руках судьбы, твоя сила оказалась фатальной для негодяя. Но если бы ты прошёл мимо, могла бы погибнуть девушка, которую ты спас. Я молюсь за тебя и прошу Бога простить твой невольный грех. И ты молись, сын».
Она откидывается на спинку стула такие письма ей не попадались. Обратный адрес: Воронеж, совсем недалеко от Тихвина. Белозерцева читает дальше, но уже не так, как остальные.
«Сынок, нашла твою тетрадку и уже переношу первые главы в компьютер. Не очень быстро зрение плохое, руки дрожат, клавиши путаю. Но справлюсь. Ты можешь присылать рукопись, это разрешено. Я буду перепечатывать. Пиши дальше! Этот год пройдёт, жизнь продолжится»
Белозерцева откладывает письмо кто может простить человеку все грехи? Только любящая мать и Бог. А её, Василису, прощать уже некому мамы нет уже три года. И самой себя ей прощать не хватает.
Она стирает сухие слёзы и набирает номер тюремного психолога.
Фёдор Николаевич, есть ли у вас чтонибудь по делу Василенко из третьего отряда?
Подождите, сейчас посмотрю Ничего, только первичная беседа была. Андрей Петрович Василенко, 1970 года рождения, статья 109, осуждён на год, прибыл к нам две недели назад. Чтото в письмах не так? спрашивает психолог.
Нетнет, всё в порядке, запинается Белозерцева, не зная, как объяснить свой интерес. Лучше поговорите с Телегиным, он жену без денег оставил.
Хорошо, Лидия Сергеевна.
С того дня она ждёт писем, но конверты летят только в одну сторону. Мать Василенко рассказывает сыну о Сонечке взрослой дочери, живущей своей жизнью, передаёт приветы друзей, делится старыми новостями. В конце всегда добавляет: «Я жду тебя, сынок. Я молюсь за тебя». Эта простая строка часто доводит Белозерцеву до слёз. Она списывает их на усталость, пытаясь заглушить сентиментальность работой.
***
Ноябрьные дни тают, а снега всё нет. За ужином Василиса спрашивает у мужа, слегка навеселе от сытости:
Коля, скажи, ты бы за меня в тюрьму пошёл?
Как это? муж бросает вилку. Преступление в мою честь?
Не специально. Если бы меня ктото напал, ты бы защитил?
Кому ты нужна, старушка? слегка покровительственно. А что, если бы у нас были дети и на них напали бы хулиганы?
Опять ты за своё! раздражённо перебивает Николай. Нет детей успокойся. Кошку заведи?
Кошку к чему? возмущается Василиса. Я спрашиваю о том, что если бы человек, осуждённый по 109й статье, оказался под угрозой?
У нас два отряда таких И что? отвечает он. Значит, благородство наказуемо? Можно за защиту попасть в камеру?
В тюрьму попадают лишь те, чьё благородство заканчивается смертью, наставительно говорит Николай. А что тебя так интересует уголовный кодекс?
Хватает, отмахивается она, поднося тарелки. И всё же, представь, что ты заступился за меня и случайно убил человека.
Дура ты! Даже представить не могу. Пойди лучше чайник заваришь, бросает он, схватив пульт. И завари в нормальном чайнике, а не в этом старом термосе!
***
К концу зимы на землю выпадает скудный снег, похожий на пену. На стол Белозерцевой лёг ответный конверт от матери Василенко. Василиса, разрезая его, случайно поранила палец.
«Мама, здравствуй! пишет заключённый. Прости за долгое молчание, не мог собрать мысли. Ты права: год пройдёт и жизнь продолжится но какая? Если моё письмо нужно комуто, то только тебе и мне. Соня читать не будет, не заставляй её писать. Не напрягай глаза за компьютером. Просто складывай письма в ящик, я приду и разберусь. Прикладываю две главы, больше не могу вес конверта ограничен».
Внутри лежала стопка тонких почти прозрачных листов. Лида не уверена, нужно ли их проверять, но решает не открывать их в кабинете и прячет обратно в конверт, бросая в сумку. День задержки, как ни странно, никто не замечает. Так у заключённого появился первый тайный читатель.
Ночами Белозерцева сидит в кухне под клетчатым абажуром, держит термос с чаем на случай, если увидит Николай, можно сослаться на больное горло. Горло действительно болит, но сильнее душа, тревожимая писемами незнакомца.
Рукопись Василенко захватывает её. В ней герой Пётр Васильевич Андреенко описывает свою жизнь, в том числе причину заключения. Описания природы живы, будто автор прошёл по железной дороге, мимо леса и будок. Когда Пётр возвращается в детство, Василиса вспоминает свои дачные каникулы, мамин чай и пирожки. Язык ясен, ошибок нет, а красная ручка, зажатая в пальцах, скользит по строкам. Она замечает шрам на среднем пальце, напоминающий школьные времена, и думает о прошедшем обучении.
«Можно ли вернуться в прошлое? спрашивает Пётр, глядя в решётку. Глупый вопрос! Стоит ли думать об этом? Пережёвывать ошибки? Винить себя в том, что уже нельзя изменить?» Лида откладывает лист и размышляет: «Если ничего уже не изменить, откуда берётся эта тоска? Почему держим предметы из прошлого, разрывая сердце напоминаниями о мимолётности бытия?»
Она складывает листы в конверт, а утром возвращает письмо в общую стопку проверенной корреспонденции, ожидая продолжения. Недели идут, зима отступает, первые признаки весны появляются в рукописи и в реальной жизни сосульки тают, как новые линии сюжета. Одна из глав вводит новую героиню.
«Она пришла домой усталая, сняла в прихожей пальто, вдела холодные ноги в тапки. Дом пуст, так же пусто и её душа»
Лида, ты дома? голос Николая раздаётся из коридора.
Да.
Что с тобой? Ты уже не сама, говорит он, глядя на неё сквозь бутерброд с колбасой. Приготовь ужин.
Я уже давно не сама, тихо отвечает она, но муж уже ушёл, а из соседней комнаты слышен шум футбольного матча.
***
Мысль о побеге приходит двадцатого апреля, в годовщину маминой смерти. С утра Василиса идёт в районный центр, сначала в церковь, потом на рынок. Её везёт личный водитель Володя. Ближе к обеду они выезжают обратно, но звонок заставляет Володю вспомнить важное поручение Николая. Они возвращаются за тяжёлым пакетом писем, обычно доставляемым почтальоном. Лида ощущает, что её могут раскрыть.
Письма Василенко теперь приходят дважды в неделю. Однажды она оставляет стопку листов на кухонном столе, и Николай замечает их. Как объясниться? Что сказать? Но её тревожит не это. Когда они с Володей заносят пакеты, в квартире пахнет ландышами. Тонкая ароматическая волна касается её щёк, а тапки стоят носками к двери. Дверь в ванную приоткрыта, полотенце валяется. Николай выходит, завязывает галстук, говорит:
Вызвали к Семибратову, едем.
Ты опять в труде, как пчела, ласково шутит он, целуя её в щёку. Что празднуем?
Маме четыре года, тихо отвечает она.
Хорошо, вечером поговорим.
Он закрывает дверь, а она, ощупывая стену, идёт в спальню. На кровати, покрытой атласным покрывалом, лежит блестящая заколка с тонкой каштановой ниткой.
Всё так и есть косые взгляды дежурных, намёки коллег, а она, Василиса Белозерцева, игнорирует сплетни, считая себя выше тюремных слухов. Внутри неё нет ярости, ревности или горечи. Мысль об измене отталкивает, но одновременно даёт повод уйти. Куда? думает она, глядя в окно. Дом далеко, но он есть, а здесь лишь временное общежитие для оторванных от мира людей тюрьма.
За что она держалась все эти годы? За статус замужней женщины, за надёжную надежду на детей, за тысячи вёрст, оправдывающие её отсутствие, за чувство вины перед матерью, умершей три года назад? Всё оказалось хрупким, как картон. Теперь ничего её не удерживает.
***
В день объявления амнистии на стенде колонии вывешивают список освобождаемых. Среди них Василенко А.П., срок сократили на треть, дата освобождения 11 июня. Через пару недель история закончится. Василиса не сомневается, развязка близка.
Вернувшись домой с новыми главами, она, не включив свет, проходит по квартире, в которой провела девять лет. Полутём отбрасывает тени на кресла, бокалы, низкую мебель всё выглядит чужим. Она открывает шкаф, но вечер уже окрасил одежду в мрачные тона. Закрывая дверь, идёт готовить ужин, пока не дочитает рукопись.
Последнее письмо приходит за день до освобождения.
«Мама, здравствуй! Объявили амнистию, через три дня я буду дома. Так что, наверное, получу это письмо сам. Встречать меня не надо»
Василиса не читает дальше, берёт письмо и последние главы. Чемодан уже лежит под кроватью туда упакована лишь одежда, несколько книг, термос и кружка. Билет до Тихвина находится в сумке вместе с документами и зарплатой за май. Она решает написать мужОна открыла дверь тюрьмы, вышла в свет и, с лёгким вздохом свободы, пошла к своей новой жизни.
