Мужчина разбирал кладовку, выкидывал хлам и старьё. Во дворе наросла целая гора ненужного. Среди мусора мелькнула тоненькая потрёпанная книжка. Видно, детская. Раскрыл её и начал читать. Наткнулся на строчки о том, что человек «родился, видимо, только чтобы землю ковырять да умереть, даже могилу себе не успев вырыть».
Прочёл и будто пелена с глаз упала. Ведь это же про него! Что он видел в жизни? С молодости одна работа. И дома тоже. То грядки, то забор, то ворота чинить. Весной пахать под посадку, летом полоть, осенью убирать. Ещё участок новый с женой взяли всю молодость на него положили.
Хозяйство сделало из них вьючных лошадей. К старости у обоих даже горбики от постоянной сгорбленности появились.
Ничего не видели. Ничего! Никуда не выбирались. Оба закостенели от труда, руки в земле, взгляд в землю же упирается.
А жена? Моет, варит, парит, варенья да соленья, закатки бесконечные. Вечная борьба за кусок хлеба.
Правду Горький писал человек и впрямь раб. Всю жизнь о хлебе насущном думает.
Ни книг не читали, ни культуры в жизни не было двух слов связать не умеют.
Защемило в груди. Вся жизнь коту под хвост. Где-то театры, где-то пальмы растут, умные люди об умном говорят, а они с женой так и остались деревенщиной.
И дети по их стопам пошли. Та же участь их ждёт.
Что он видел-то? Никогда в хорошей одежде не ходил. Дальше Краснодара не бывал. В Москве и то ни разу не был. За всю жизнь лишь раз на самолёте пролетел. На поезде пару раз.
Вся жизнь двор, огород, коровы да куры. Работа до отпуска. В отпуске работа дома. Вечно хлопочущая жена.
Померкнешь «не успев себе могилы вырыть». Точно сказано!
Грязную книжонку аккуратно расправил. Отнёс в сени, положил на комод. Рука не поднялась выбросить. Пусть другие прочтут может, задумаются о своём рабстве.
День клонился к вечеру. Сидели с женой в темноте, свет не зажигали. И он рассказал ей про свои мысли про рабство, про землю, про бессмысленно прожитые годы. Что скоро помирать, а они, кроме грядок, ничего в жизни не видели. И ради чего старались? Жизнь-то одна. А они её проморгали.
Жена промолчала. Встала, принесла воды, полила цветы. Потом открыла шкаф, достала свежее бельё. Застелила кровать. Легла. Повернулась к нему и сказала: «Иди спать. Хватит пустые речи разводить».
Оба не спали. Он чувствовал и она не спит. Вздохнула. Потом повернулась к нему и тихо сказала: «Не всем Пржевальскими быть. Их Бог отметил. У них своя дорога. А нам Он велел радоваться труду, земле, детям вырастить да картошку выкопать. На других заглядываться только душу мутить».
Помолчала и добавила, что не рабыня она. Всё, что делала, по своей воле. И упрекать себя не в чём.
Он встал, накинул потрёпанный ватник. Вышел во двор. Над головой звёзды, как рассыпанное зерно. Прикурил, присел на ступеньку.
«Вот это да Какая у меня жена мудрая! Пятьдесят лет вместе, а я и не догадывался».
Хозяйство ведёт, семью кормит, дом в порядке содержит. И не рабыня! Потому что Бог её благословил на это на дом, на детей, на мужа, на семью. Потому что всё начинается и заканчивается семьёй. Звёзды горели спокойно, и тишина не казалась больше пустой. Он сидел, курил и думал, как же долго смотрел в одну сторону, а жена всё видела и молчала, пока он сам не дошёл до этого. Ветер лёг на плечо, как рука. И впервые за долгое время стало не тяжело, а как-то светло просто, по-домашнему, по-настоящему.
