Мы купили дом в деревне Кузнецово, Тверская область. Продавали его молодая пара сказали, что их бабушка скончалась, а семье дача больше не нужна. С тех пор, как старушку унесла смерть, в этот дом никто не ходил, кроме тех, кто пришёл продать его.
А вещи брать будете? спросила я.
Зачем? Там лишь хлам. Иконы мы оставили, остальное можете выбросить, ответили безразлично.
Муж посмотрел на стены, где когдато светились прямоугольники места, где висели иконы.
А фотографии? тихо спросил он. Почему их не взяли?
С потолка смотрели лица мужчины, женщины, дети. Целое поколение, целая семья. Раньше люди украшали дом не обоями, а воспоминаниями.
Я вспомнила свою бабушку Марью Ивановну: её всегда появлялась новая фотография в красивой раме то я, то моя сестрёнка. «Я просыпаюсь утром, кланяюсь родителям, целую мужа, улыбаюсь детям, подмигиваю вам и день начинается», говорила она.
Когда её не стало, мы повесили её портрет рядом с портретом деда Григория Петровича. Теперь, когда приезжаем в деревню (которая теперь стала нашей дачей), каждое утро шлём бабушке воздушный поцелуй. И кажется, в доме сразу пахнет пирогами и топлёным молоком, ощущается её присутствие.
Деда мы никогда не видели он погиб на войне. Но его фотография висит в центре, и бабушка часто рассказывала о нём. Мы слушали, смотрели на его лицо и ощущали, будто он сидит рядом за столом. Он остался молодым, а она постарела. Их снимки теперь висят рядом. Для меня эти выцветшие фотографии бесценны. Если бы пришлось выбирать, что взять, я бы забрала именно их. А они оставили всё и снимки, и альбомы назвав это «хламом». Каждый ценит посвоему, но не каждый понимает, где истинная ценность.
После покупки мы принялись за уборку. И знаете, рука не поднялась выбросить вещи этой женщины. Казалось, она жила ради своих детей и внуков, а они её просто забыли. Откуда я это знаю? Она писала им письма. Сначала отправляла без ответа. Потом перестала. В комоде лежали три аккуратных связки неотправленных писем, перевязанных лентой, полных любви и нежности. Признаюсь, мы их прочитали.
Тогда я поняла, почему она их не отсылает. Боялась, что письма потеряются. Верила, что после её смерти дети найдут их и прочитают. В этих письмах вся её жизнь: детство, война, история рода, память поколений. Она писала, чтобы память не погасла. Я заплакала.
Давай отнесём эти письма её детям, сказала я мужу. Нельзя так выбрасывать.
Думаешь, они лучше внуков? горько ответил он. Никогда не появлялись.
Может, старики больны
Позвоню им.
Через знакомых нашли номер. На том конце прозвучал бодрый женский голос:
Да бросьте всё! Она нам эти письма пачками слала. Мы уже давно их не читаем. Делать ей было нечего вот и выдумывала!
Муж даже не дослушал, бросил трубку.
Вот стояла бы она сейчас рядом не знаю, что бы сказал от злости, прошептал он. Затем взглянул на меня:
Ты же пишешь. Напиши о ней, чтоб не исчезло.
А если родственники возмущаются?
Такие люди книги не читают, вздохнул он. Но я всё оформлю официально.
И действительно оформил: поехал, получил письменное разрешение. А я тем временем спустилась в подвал старой хаты. Там было прохладно, пахло землёй и временем. На полках стояли банки с вареньем и соленьями. На каждой пожелтела этикетка:
«Ваня его любимые грибочки», «Света лисички», «Огурцы для Алексея», «Малина для Василисы»
Но Ваня умер десять лет назад. Света и Алексей тоже.
P.S. У Анны Петровны было шестеро детей. Все умерли раньше неё, кроме младшей дочери той, что назвала всё «хламом». А мать ждала. Катала банки, подписывала их с любовью. Последние банки с грибами датированы прошлым годом. Ей было девяносто три года. Этот дом и его истории научили меня, что истинная ценность хранится в памяти, а не в вещах, и что забыть своих корней значит потерять часть себя.
