К шестидесяти девяти годам я поняла: самая страшная ложь когда дети говорят «мы тебя любим», а на деле любят только твою пенсию и квартиру.
«Мам, мы тут подумали» осторожно начал мой сын Денис, едва переступив порог. Его жена Света, стоявшая за спиной, энергично кивала, будто подтверждая мудрость каждого его слова.
Она принесла в прихожую запах дорогих духов и приторно-сладкий оттенок тревоги.
«Это всегда плохо кончается», пробормотала я, закрывая за ними дверь. «Когда вы двое начинаете думать».
Денис сделал вид, что не расслышал. Прошёл в гостинную, оглядываясь, будто оценивал каждую деталь мебели. Света суетилась с диванной подушкой той самой, которую только что нарочно сдвинула, прежде чем аккуратно поправить её обратно.
«Мы беспокоимся о тебе, заявила она с наигранной заботой. Ты одна. В твоём возрасте всякое может случиться».
Я опустилась в любимое кресло, чувствуя под пальцами знакомый скрип потрёпанной обивки. Я знала это кресло лучше, чем собственных детей.
«Например? спросила я. Гипертония от вашей «заботы»?»
«Ну, мам, не начинай, нахмурился Денис. Отличная же идея. Мы продаём твою квартиру и нашу однушку, берём небольшую ипотеку и покупаем большой дом за городом! С садом! Ты будешь с внуками, дышать свежим воздухом».
Он говорил так, будто вручал мне билет в рай. Глаза Светы блестели фальшивой искренностью. Она была хорошей актрисой.
Я смотрела на их лица, на отрепетированные улыбки и жесты. В их взглядах я увидела холодный блеск риелторов, закрывающих самую выгодную сделку в жизни. Ни тепла. Ни честности.
И в тот момент я всё поняла. Самая жестокая ложь когда твои дети говорят: «Мы тебя любим», а на самом деле любят только твою пенсию и квартиру.
Осознание не опечалило меня. Оно просто расставило всё по местам.
«Дом, говоришь протянула я. А на чьё имя он будет записан?»
«Ну, на наше, конечно, выпалила Света, но тут же прикусила язык, поняв, что выдала лишнее. Денис резко на неё посмотрел.
«Чтобы тебе не пришлось возиться с бумагами, мам, поспешил он объяснить. Мы всё сами уладим. Все хлопоты».
Я медленно кивнула, встала и подошла к окну. За стеклом спешили люди, каждый в своих заботах. А здесь стояла я перед выбором: сдаться или объявить войну.
«Знаете что, детки, сказала я, не оборачиваясь. Интересное предложение. Я подумаю».
За моей спиной раздался вздох облегчения. Они думали, что победили.
«Конечно, мамочка, не спеши, слащаво пропела Света.
«Только думать я буду здесь, в своей квартире, повернулась я к ним. А вам двоим пора идти. Дел, наверное, много. Ипотеку считать. Планы дома изучать».
Я посмотрела им прямо в глаза, и их улыбки начали тускнеть. Они поняли: это ещё не конец. Это только начало.
С того дня началась «кампания». Ежедневные звонки, каждый тщательно спланированный.
По утрам наступала очередь Дениса деловито и бодро:
«Мам, нашёл отличный участок! Кругом сосны, рядом речка! Представляешь, как детям хорошо будет. Разве ты не хочешь, чтобы внуки дышали свежим воздухом, а не городской пылью?»
К полудню раздавался медовый голос Светы:
«Мы тебе устроим уютную комнату, мамочка! С окном в сад. Отдельную ванную! И твоё кресло перевезём, и фикус. Всё, как ты любишь!»
Они давили на все слабые места: внуки, одиночество, моё здоровье. Каждый звонок был спектаклем, где мне отводилась роль слабой старушки, нуждающейся в спасении.
Я слушала, кивала, говорила, что ещё думаю. А тем временем действовала.
Моя старая подруга Люда когда-то работала у нотариуса. Один звонок и вот я сижу у неё на кухне, пока она раскладывает все варианты.
«Нина, даже не вздумай подписывать дарственную, предупредила она. Вышвырнут на улицу и даже глазом не моргнут. Пожизненное содержание может быть. Но они на это не согласятся. Им всё и сразу».
Её слова укрепили мою решимость. Я не жертва. Я ветеран жизни, и сдаваться не собираюсь.
Развязка наступила в субботу. Раздался звонок в дверь. На пороге стояли Денис и Света а за ними незнакомец в костюме, с папкой в руках.
«Мам, знакомься, это Артём, риелтор, непринуждённо сказал Денис, заходя внутрь. Он просто посмотрит, оценит наш актив».
Мужчина вошёл, глазами сканируя мою квартиру, как ястреб. Стены, потолок, пол. Он не видел дома. Он видел квадратные метры. Товар.
Во мне что-то оборвалось.
«Что оценить?» спросила я, и голос мой внезапно стал резким.
«Квартиру, мам. Чтобы понимать, с чем работаем». Денис уже открывал дверь в мою спальню. «Артём, проходи».
Риелтор сделал шаг, но я преградила ему путь.
«Вон», тихо сказала я. Настолько тихо, что все замерли.
«Мам, ты чего?» пробормотал Денис.
«Я сказала вон. Обоим. Я перевела взгляд на Свету, прижавшуюся к стене. И передай своему мужу, что если он ещё раз приведёт в мой дом посторонних без спроса, я вызову полицию. И напишу заявление о мошенничестве».
Риелтор, почуяв неладное, первым ретировался.
«Я подожду вашего звонка», пробормотал он, поспешно выскользнув за дверь.
Денис уставился на меня, маска любящего сына исчезла.
«Ты совсем рехнулась, старая» прошипел он.
«Ещё нет, перебила я. Но ты очень стараешься. А теперь марш. Мне нужно отдохнуть. От вашей «любви»».
Наступила неделя тишины. Ни звонков, ни визитов. Я знала это не конец. Они просто перегруппировывались.
В следующую пятницу позвонила Света, голос её капал покаянием.
«Нина Петровна, простите нас, мы дураки. Давайте встретимся за кофе, по-старому. Ни слова про квартиру, обещаю. Просто как семья».
Я знала, что это ловушка. Но пошла.
Они ждали за столиком в углу. Между ними стоял нетронутый десерт. Денис выглядел подавленным, Света вцепилась в его руку.
«Мам, прости меня, пробормотал он. Я был не прав. Давай забудем».
Но за его опущенными глазами я видела не раскаяние, а нетерпение.
«Я тоже подумала, спокойно сказала я, доставая из сумки сложенный лист. И приняла решение».
Это было не завещание. Это было письмо.
«Послушайте, начала я. Я, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, заявляю, что мои дети, Денис и его Светлана, своими действиями и уговорами пытались принудить меня продать единственное жильё. Ввиду утраты доверия и заботы о своём будущем, я решила»
Я сделала паузу. Взгляд Дениса резко поднялся, холодный и острый.
«решила продать квартиру».
Света ахнула. Денис дёрнулся вперёд.
«Что?!»
«Да, кивнула я. Я уже нашла покупателей. Милая молодая пара. Они согласны подождать, пока я перееду в небольшой домик за городом. Только для меня».
Шок, недоверие, ярость их лица перекашивались от эмоций.
«А деньги?» выпалила Света.
«Не переживай, улыбнулась я. Часть положу в банк под проценты. Остальное? Потрачу. Путешествия, может, даже круиз. Ведь вы же хотите, чтобы я была счастлива, правда?»
Челюсть Дениса сжалась так, что задергались мышцы. Вся его схема рушилась.
«Ты ты не посмеешь», прохрипел он.
«Почему нет?» Я встала, оставив письмо на столе. «Это моя квартира. Моя жизнь. Удачи с вашей ипотекой, детки. Без меня».
Я ушла, не оглядываясь.
Я не чувствовала триумфа. Только пустоту. Там, где раньше была любовь к сыну, теперь выжженная земля.
Но я продала её. Мой блеф превратился в лучшее решение в жизни.
Я купила себе светлую однокомнатную в тихом зелёном районе. Первый этаж, общий двор. Перевезла кресло, фикус, самые дорогие книги.
Сначала тишина после разрыва с сыном казалась раной. Я не поехала ни в какие круизы. Вместо этого сделала то, о чём давно мечтала: записалась на акварель.
Три раза в неделю я рисовала. Первые попытки были ужасны, но нежные мазки цвета на бумаге наполняли меня тихой радостью.
Деньги лежали в банке. Не обуза, а фундамент спокойствия. Впервые за годы я не боялась будущего.
Прошло полгода. Один вечер, поливая цветы в своём маленьком садике, я увидела у калитки знакомую фигуру.
Денис. Один. Без Светы. Выглядел усталым, постаревшим.
«Привет, мам», сказал он.
«Привет», ответила я, отставляя лейку.
Мы сели на скамейку у входа. Он долго смотрел на свои руки, прежде чем заговорить.
«Мы со Светой разошлись. Она ушла к другому. К тому самому риелтору, Артёму.
Я кивнула. Не удивилась. Не обрадовалась. Просто смотрела на куст сирени, как он распускается после дождя.
«Ипотеку не одобрили, тихо сказал он. Сказали, кредитная история плохая. И квартиру продать не получилось. Света всё забрала. Даже посуду».
Я молчала.
«Мне нечего есть, мам», прошептал он.
Я встала, пошла в дом, вернулась с тарелкой еды, поставила на скамейку.
«Ешь, сказала. Потом поговорим».
Он ел, не поднимая глаз.
И в этом молчании, в запахе земли и еды, в шелесте листьев не было прощения.
Но было что-то другое. Что-то, что не исчезло до конца.
Я села рядом.
Не близко. Но и не далеко.
