Людмила, произнесла свекровь, застыв в дверях спальни. Мы с сыном всё обсудили. Ты больше здесь не живёшь.
Её голос звучал ровно, будто она сообщала прогноз погоды, а не выгоняла меня из дома. Я стояла у окна, сжимая в руках чашку чая. За стеклом моросил тот самый осенний дождь, который словно знал: ты уже проиграла, но всё равно идёшь дальше.
Что значит «не живёшь»? спросила я, хотя внутри уже всё поняла.
Ты и сама знаешь, она отвела взгляд. После того, как перестала оплачивать мои расходы
Договаривать не стала. И не нужно было. Я и так всё знала.
Всё началось несколько лет назад тогда я впервые почувствовала, как почва уходит из-под ног. Мой муж Сергей работал в крупной транспортной компании, но его зарплата была скромной. Так он её называл. А я, благодаря упорству и терпению тем качествам, которые, как мне казалось, он ценил, смогла накопить приличную сумму. У меня были сбережения. Я не хвасталась ими, но когда в нашей квартире, доставшейся Сергею от бабушки, потребовался ремонт, а он говорил: «Подождём, накопим», я предложила заплатить сама.
Ты уверена? тогда спросил он, глядя на меня с лёгкой тревогой.
Конечно, ответила я. Главное, чтобы было уютно.
Так началась эпоха моих «вложений». Сначала ремонт, потом новая кухня, потом коляска для нашего сына. Я не считала денег. Думала, что мы семья. Что всё, что у меня есть, и его тоже. Но, видимо, ошиблась.
Свекровь, Нина Семёновна, жила отдельно, но появлялась всё чаще. Сначала на выходных, потом и среди недели. «Помочь вам», «погулять с внуком», «просто поговорить». Я не возражала уважала её возраст, старалась быть вежливой. Но вскоре стало ясно: она не гостья. Она хозяйка.
Она вмешивалась во всё: как я кормлю ребёнка, как убираю, во что одеваюсь. Однажды, увидев моё новое платье, сказала:
У нас в колхозе из такой ткани мешки шили.
Я промолчала. Мои родители тоже были из деревни, но их труд сделал их достойными, опрятными людьми, умевшими ценить и красоту, и работу. А Нина Семёновна, видимо, считала, что всё красивое фальшивое.
А потом начались просьбы о деньгах. Сначала мелочи: «Люда, одолжи на лекарства», «пенсия задерживается», «телефон сломался поможешь?». Я давала. Не считала. Потом больше: «крыша течёт», «холодильник сломался», «на подарок племяннице на свадьбу». Я оплачивала всё. Сергей молчал. Он никогда не мог сказать матери «нет». А когда я осторожно намекнула, что пора бы установить границы, он лишь пожал плечами:
Да ладно, мама же старается, помогает с ребёнком.
Помогает Да, гуляла, нянчилась. Но делала это так, будто я должна была быть ей вечно благодарна. А я платила. За её зубы, за санаторий, за ремонт в её квартире, даже за новый телевизор. Думала: «Главное чтобы был мир».
Но мир это не отсутствие ссор, а уважение.
Перелом наступил весной, когда сыну исполнилось три года. Я вышла на работу, он пошёл в садик. Нина Семёновна продолжала приходить «помогать». Но однажды я услышала, как она говорит Сергею:
Ты уверен, что это твой сын? тихо, почти шёпотом.
Я застыла в дверях. Сердце замерло, а потом забилось бешено.
О чём это? спросила я, стараясь говорить спокойно.
Она вздрогнула, но быстро оправилась:
Ой, Люда Ну что ты такая нервная? Шучу. Мальчик же вылитый Серёжа.
Но он не был похож на Сергея. Ни капли. Он был похож на меня и на моего отца. Это видели все, кроме, видимо, Нины Семёновны. Или именно поэтому она так настаивала?
Я не устроила сцену. Но вечером сказала Сергею:
Твоя мать больше не будет сидеть с сыном.
Он удивился:
Почему? Что случилось?
Она усомнилась в его отцовстве. Это неприемлемо.
Он вздохнул:
Мама просто эмоциональна. Пошутила. Не принимай близко к сердцу.
А я не шучу, Сергей. Либо она уважает нашу семью, либо
Либо что?
Я не ответила. Но на следующий день перестала оплачивать её счета.
Первые две недели тишина. Потом она пришла сама.
Люда, у меня долги за свет. Ты же понимаешь, зима скоро
У вас есть пенсия, ответила я. И сбережения. Вы же сами говорили «на чёрный день».
Она посмотрела с обидой:
Ты стала другой. Я поставила чашку на подоконник, почувствовав, как тепло от неё исчезает.
Да, тихо сказала я. Стала.
Дождь за окном усилился, стекая по стёклам крупными каплями, будто смывал что-то старое, ненужное.
Я взяла с кровати сумку, заранее собранную, и прошла мимо свекрови, не говоря ни слова.
В прихожей сын спал в манеже, обхватив плюшевого медвежонка. Я склонилась, поцеловала его в лоб, подняла на руки.
Дверь за мной закрылась тихо слишком тихо для конца целой жизни.
На улице шёл дождь. Я шла в нём, с ребёнком на руках, и впервые за много лет чувствовала я иду домой.
