Больше не сын
Старый Юрий вновь и вновь набирал номер своей матери, но в трубке звучал холодный, безмолвный ответ: «Номер более не обслуживается». Он не слышал её голоса уже два года. Жена поставила его перед тяжёлым выбором она или мать. И он, к сожалению, выбрал жену.
Номер более не обслуживается
У Юрия под белой рубашкой сжалось дыхание, холодный пот выступил на спине. Он присел на лавочку в парке у станции метро «Кузнецкий Мост», и мимо прошла толпа шумных подростков. Юрий смотрел на них как зверь, не понимая, где оказался, зачем ему эта жизнь, смех, радость, беззаботность На его коленях лежало письмо. На конверте большими буквами написано: «Юрию». Точка. Мать всегда ставила точки. Письмо было запечатано, сестра его ещё не открывала. На двух листах черного, без излишеств, написано идеальной почерком, словно от отличника советской школы: каждая буква ровна, без единой ошибки. Письмо начиналось со слов: «Дорогой сынок. Если ты читаешь эти строки, значит, меня больше нет»
Юрий лишь хлюпнул, пытаясь сдержать слёзы, но они всё равно вырвались наружу.
Тот день он не думал о матери. Заказал шаурму в ближайшем «Магните», предвкушая сочное мясо, квашеную капусту, помидоры и огурцы, политые ароматным соусом. У входа в торговый центр «Авиапарк» он замер, как будто из вращающихся дверей вышла его мать, которую он не видел два года. Коричневая куртка, тёмные волнистые волосы, тяжёлая походка женщины, усталой от дел и быта Точно та, которую он видел в снах последние три месяца: то собирает вещи, то ищет у неё защиты, а она лишь мрачно сидит, будто ей уже всё безразлично. В тот же вечер в его кровать заполз малый хомячок, избитый и дрожащий, зажался к Юрию, и, несмотря на отвращение, Юрий пожалел его, позволив свернуться крошкой на подушке. Позже он понял, что в доме ни хомячков, ни хорьков не было, и в темноте исчезло всё, кроме теплой ямки под головой. Он клялся, что не видел этого во сне.
Поздно ночью, когда жена Алёна уже спала, Юрий открыл телефон и нашёл старые фотографии, где они с матерью улыбаются вместе, как единая семья. Он не знал, что думать.
Подойдя к выходу из ТЦ, Юрий хотел догнать ту, кто выглядел как мать, но услышал разговор курьера и охранника:
На каком этаже бытовая техника?
На третьем, ответил охранник.
Я же работаю там, вмешался Юрий, отрывая взгляд от двери, кому доставка? Может, мне?
Курьер с неуверенностью прочитал надпись на коробке:
Сёмину Юрию.
Я, протянул руку Юрий.
Паспорт, пожалуйста, попросил курьер.
Юрий достал из нагрудного кармана паспорт, подписал получение и вышел на улицу, где гул машин и голоса прохожих сливались в обычный шум. Разорвав пакет, он нашёл записку от сестры:
«Мама умерла 12 июня. Передай ей письмо. Не звоните, я не отвечу. Ты предатель.»
12 июня! А сегодня уже 15 сентября! Три месяца молчания! У Юрия зашевелилось в висках, желудок крутился от тошноты, и он едва не упал в обморок, но упёрся спиной в пыльную стену магазина. Мать умерла! Тот человек, который дарил ему всю любовь, преданность и защиту И сейчас он слышал в себе крик: «Больше не сын!»
Юрий забыл о шаурме, кефире и голоде, который терзал его последние часы. Не решаясь открыть письмо здесь, он дошёл до парка, сел на скамью и, наконец, разорвал конверт.
значит, меня больше нет. У меня рак, четвёртая стадия. Сегодня меня охватил неожиданный прилив сил, и я решила написать, пока рука ещё держит перо. Говорят, такой скачок предвестник скорого конца.
Юрочка, не вини себя. Сколько раз я набирала твой номер, а гудки смеркались! Мы оба ты и я заложники гордости. Даже сейчас, когда пишу, гордость мешает позвонить. Ты молчишь. Может, ты меня уже не помнишь, но я всё равно твоя мать, твой ребёнок, и я не могу перестать тебя любить.
Прости, что не нашла общий язык с женой, я была не права, но и она непростая. Прости за пробелы в твоём воспитании, за то, что растила вас одна. Возможно, я была плохой мамой, раз ты так легко от меня отвернулся. Ты наказал меня, сынок. Достаточно.
Как же хотелось бы услышать твой голос перед смертью
Юрий рыдал, сжимая кулаки. Он никогда не считал себя обделённым вниманием. Мать всегда находила время, чтобы выслушать, утешить, подсказать. Когда в пятом классе два одноклассника начали бывать над ним, она поймала одного на улице и, прижав к уху, прошипела: «Ещё раз тронешь Юрия отрежу тебе ухо». Она записала Юрия в секцию каратэ, учила стойкости, смелости, как в советских сказках о героических воинах.
Ты всегда будешь сильным, говорила она, но не позволяй слабости победить тебя.
Юрий приложил телефон к уху, в надежде услышать звонок, и мысленно произнёс:
Мама, возьми трубку. Прости, что стал слабым. Позволь мне исправиться.
Тишина в трубке была тяжёлой, как гроб, а потом снова прозвучал отказ:
Номер более не обслуживается.
Нет! вопил Юрий, набирая снова и снова, но лишь слышал: «Не обслуживается».
Сдавшись, он позвонил сестре, но та крикнула:
Пошёл в ж, козёл! и бросила трубку.
Он попросил отпуск у начальника, пошёл домой, остановился у порога, не сняв обуви, и почувствовал, как силы покидают его. Алёна, уже на больничном с ребёнком, спросила:
Что случилось так рано?
Мама умерла, сказал Юрий, чувствуя, как оттого у него отвалилась маска.
Что? охватила её паника, но она пыталась скрыть её под видом «мне всё равно». Тебе сестра звонила? Когда похороны?
Три месяца назад, ответил Юрий.
И ты об этом не знал? Хорошая семья! разразилась Алёна. Заткнись!
Юрий, охваченный яростью, кричал в ответ, а потом, успокоившись, они решили ехать к сестре в Псков, где она жила в старой квартире, когда мать ещё была живой.
По дороге Юрий мчался, будто хотел успеть чтото исправить. Он обрушил гнев на всех: на себя, на Алёну, на родственников, но больше всего на сестру Наташу. Войдя в её комнату, он бросил ей:
Ты должна была предупредить! Ты должна была сказать, что мать тяжела! Как ты могла меня так предать!
Я тебе ничего не должна! грызлась Наташа, глядя в глаза Юрию. Ты сам должен был поддерживать связь с мамой! Ты предал её ради этой этой женщины!
Алёна попыталась вмешаться, но Юрий отрезал ей путь:
Не лезь! Это не твоё дело! Ты ведь сама говорила, что больше не сын!
Разгорелась криковая схватка, в которой всплыли старые обиды о том, как мать отказывалась брать кредит на свадьбу, как Алёна, будучи в послеродовой депрессии, устраивала скандалы, как мать, пытаясь вмешиваться в их жизнь, а они лишь отторгали её. На фоне всех этих разногласий мать стала для дочери лишь «свиньей», а для Юрия символом утраченной любви.
В конце концов Юрий, натрудившись, сказал:
Я не хочу эту квартиру. Я просто хочу поговорить с Наташей, без криков.
Как не нужна! воскликнула Алёна. Мы живём в съёме, помнишь?
Взгляд Юрия упал на дверь, где стоял муж Наташи, молчаливый, но готовый вмешаться.
Уходим, сказал он, больше здесь не будем.
Он толкнул их наружу, захлопнул дверь. Алёна дрожала, Юрий сидел на грязной лестнице, плача. В машине, возвращаясь домой, он произнёс холодно:
В том, что случилось, ты тоже виновата, но ты самая главная. Как жить дальше, не зная, где искать опору?
Алёна молчала. И Юрий, отрезав все контакты, перестал приходить домой, стал ночевать в старой дачной хижине у реки, а телефон Алёны остался без ответа. Месяц прошёл в разрыве, в котором единственными привязками были работа и маленький сын, которого он вынужден был поддерживать.
Иногда, по привычке, он снова набирал старый номер, надеясь услышать хоть шипение, хоть один гудок из темноты.
Номер более не обслуживается, отвечала автоматическая запись.
Я её сын! Мама, мама, услышь меня!
Не звоните больше по этому номеру. Радуйтесь, у вас есть жена, звучало отголоском.
Воспоминания о матери всё ещё всплывали, как тени в электричке, где она, будто бы, сидела, глядя в окно. Толпа на станции «Кузнецкий Мост» прошла мимо, а Юрий, пробираясь сквозь неё, ощутил, как сердце сжалось железным кольцом. Не он увидел её, а лишь другую женщину, и всё же образ её не исчезал.
Так и продолжалось: звонки, пустые ответы, и в памяти лишь звук «Номер более не обслуживается», который навсегда стал эхом утраченной связи.
