Ты меня позоришь, сказал Вадим, и запретил мне появляться на его корпоративах.
Снова эта хлама!Василиса, я же просил выкинуть всё с балкона! Мы же не живём на свалке!
Голос Вадима, отзвуком отзвучавший в пустой прихожей, резко пронзил меня. Я вздрогнула, и старая плетёная корзина вырвалась из рук, распространив сухие веточки лаванды. Я только что вернулась с дачи, усталая, но довольная: в том крохотном домике, что остался от родителей, я чувствовала себя понастоящему живой.
Вадим, это не хлам, прошептала я, собирая рассыпавшиеся ветки. Это память. Я хотела её в шкаф положить, чтобы аромат lingered.
Лаванда? он фыркнул, проходя в гостиную, снял дорогой шелковый галстук и бросил его на спинку дивана. У нас в шкафах пахнет кондиционером за три тысячи рублей. Хватит втискивать в дом деревенскую пахнущую траву. Завтра вызови работников, выведите весь хлам с балкона и сожгите.
Я сжала в руке пучок лаванды, запах детства, летних полей, маминых рук. Для него лишь мусор. Я молчала, прошла на кухню и поставила чайник. Спорить было бесполезно. Последние годы любой разговор о прошлом заканчивался так же. Вадим, добившийся головокружительного успеха в строительстве, стыдился всего, что напоминало о простом начале. Он построил крепость из дорогих вещей, статусных знакомств и глянцевого блеска, где не было места старым плетёным корзинам и запаху сухих трав.
Я привыкла, что моё мнение ничего не значит, что мои подругиучительницы и медсёстры больше не гостят, «не вписываясь в формат». Я смирилась с ролью красивой, но молчаливой «приложения» к успешному мужу. Иногда, как сейчас, внутри поднималась волна глухого протеста.
За ужином Вадим был в приподнятом настроении, возбуждённо рассказывая о предстоящем юбилейном событии корпоратива в «МоскваКонференц», где соберутся инвесторы, партнёры, даже мэр обещал появиться. Музыка, программа, приглашённые звёзды Главное светское событие года.
Я кивала, уже представляя, как надену своё лучшее платье тёмносинее, которое Вадим выбрал для меня в Милане, подберу туфли, сделаю укладку у стилиста. Несмотря ни на что, мне нравились эти вечера, чувство принадлежности к его блестящему миру, восхищённый взгляд, когда он представлял меня: «Моя жена, Василиса».
Я уже думаю, что надеть, улыбнулась я. Наверное, синее будет уместно? Оно такое элегантное.
Вадим отложил вилку, посмотрел на меня странным, холодным, оценивающим взглядом, как когдато утром, глядя на мою корзину с лавандой.
Васили, начал он медленно, подбирая слова. Я хотел обсудить с тобой В общем, ты не пойдёшь.
Я замерла, вилка прервалась на полпути к рту.
Как не пойду? переспросила я, уверенная, что ослышалась. Почему?
Потому что это важное мероприятие, отчеканил он. Там будут серьёзные люди, и я не могу рисковать своей репутацией.
Туман в голове рассеялся, уступив место леденящему ужасу.
Я не понимаю. При чём здесь моя репутация и твоя?
Вадим тяжело вздохнул, будто объяснял ребёнку.
Ты хорошая женщина, замечательная хозяйка, но ты ты не умеешь вести себя в таком обществе. Ты слишком простая, говоришь не тем тоном, не отличаешь Пикассо от Матисса, Шабли от Совиньона. В прошлый раз ты полчаса обсуждала с женой нашего главного инвестора рецепт яблочного пирога. Яблочного пирога! Она потом смотрела на меня с жалостью
Каждое его слово било меня как кнут. Я сидела, не в силах пошевелиться, чувствуя, как краска заливает лицо. Вспомнила тот корпоратив, когда жена инвестора, миловидная женщина, спросила меня о домашнем, устав от разговоров о котировках. Я поддержала её, а это оказался позор.
Ты меня позоришь, наконец произнёс он, будто врезая окончательные слова. Я люблю тебя, но не могу позволить, чтобы ты выглядела белой вороной, провинциалкой среди жён моих партнёров. Они все выпускницы МГИМО, владелицы галерей, светские львицы. А ты ты просто не из этого мира. Прости.
Он встал, покинул кухню, оставив меня одну с недоеденным ужином и разбитой жизнью. В ушах звенело: «Ты меня позоришь». Эта фраза пульсировала в висках, выжигала всё внутри. Пятнадцать лет брака, сын, дом, наполненный уютом всё перечёркнуто безжалостным вердиктом. Я позор.
Ночью спать не могла. Лежала рядом с мирно спящим Вадимом, смотрела в потолок, вспоминая нашу первую встречу: он амбициозный инженер, я студентка Педагогического института, жили в общежитии, ели картошку с тушёнкой, мечтали. Его мечта сбылась, а моя?
Утром подошла к зеркалу. В нём отразилась женщина сорокадвух лет, усталые глаза, морщинки у губ. Симпатичная, ухоженная, но безликая. Я растворилась в муже, в его интересах, перестала читать книги он говорил, что это «скучная беллетристика». Забросила рисование, потому что «на это нет времени». Стала тенью, удобным фоном для его успеха. И теперь фон оказался неподходящим.
Дни прошли в тумане. Вадим, чувствуя вину, пытался загладить её подарками: огромный букет роз, коробку новых серёжек. Я принимала всё молча, делала вид, что простила. Но внутри чтото окончательно сломалось.
В день корпоратива Вадим суетился с утра, выбирал запонки, менял рубашки. Я завязывала ему бабочку машинально.
Как я? спросил он, глядя в зеркало в безупречном смокинге.
Великолепно, ровным голосом ответила я.
Он поймал мой взгляд в зеркале, в его глазах мелькнуло сожаление.
Не обижайся, ладно? Я ведь для нас стараюсь. Это бизнес.
Я кивнула. Когда дверь за ним захлопнулась, я подошла к окну и долго смотрела, как его чёрный блестящий автомобиль уезжает. Не боль, а пустота, странное облегчение, будто меня отпустили из клетки, которую я сама построила.
Я налила себе бокал вина, включила старый фильм, но мысли возвращались к тем же словам: «Провинциалка», «белая ворона», «позоришь». Неужели я стала тем, кем меня называют?
На следующий день, разбирая старые вещи на антресолях, нашла студенческий этюдник. Открыв его, я вдыхала запах масляных красок, нашла старые кисти, тёмные тюбики, маленький картонный пейзаж, нарисованный в Суздале. Внезапно заплакала, оплакивая не обиду, а себя девушку, мечтавшую стать художницей, но заменившую мечту на сытную жизнь.
Вытерев слёзы, приняла твёрдое решение.
Через несколько дней нашла объявление о наборе в небольшую частную студию живописи в полуподвальном помещении старого дома на Таганке. Вела её пожилая художницачлен Союза, Анна Львовна, строгая, с пронзительными голубыми глазами и руками, вечно испачканными краской.
Я начала ходить три раза в неделю, пока Вадим был на работе, садилась в метро и ехала на занятия. На первом уроке Анна Львовна сказала: Забудьте всё, что знали. Мы будем учиться видеть, а не просто смотреть. Свет, тень, форму, цвет.
Сначала кисть казалась чужой, цвета грязными, но я возвращалась в тот пахнущий скипидаром подвал снова и снова. Вадим не замечал перемен, погряз в новом крупном проекте, приходил домой поздно, ужинал перед телевизором. Я больше не ждала его вопросов. У меня появилась своя тайная жизнь, наполненная новыми запахами, ощущениями, смыслом. Я стала замечать, как падает свет на уличные дома, какие оттенки осенних листьев, как меняется цвет неба на закате. Мир вокруг вновь стал объёмным и цветным.
Однажды Анна Львовна подошла к моему почти законченному натюрморту несколько яблок на грубой льняной ткани, посмотрела молча, наклонив голову. Я затаила дыхание.
Знаете, Василиса, наконец произнесла она, у вас есть то, чему нельзя научить. Вы передаёте суть предметов, а не просто их копируете. В этих яблоках вся тяжесть и сладость уходящего лета.
Это была высшая похвала. У меня под горлом зажёгся комок. Впервые за годы ктото оценил не моё умение вести дом, а мой внутренний мир.
Я начала писать всё больше, приходила в студию раньше всех, уходила последней. Я рисовала натюрморты, портреты учениц, городские пейзажи. Внешность изменилась: усталость в глазах сменилась блеском, движения стали уверенными.
Однажды вечером, вернувшись домой раньше обычного, Вадим застал меня в гостиной, окружённую своими работами, выбирающей лучшие для выставки студии.
Что это? удивлённо спросил он, глядя на холсты. Откуда?
Моё, ответила я, не отрываясь от работы.
Он взял портрет пожилого дворника, которого я встретила во дворе студии. Лицо старика испещрено морщинами, но глаза светятся добротой.
Ты это ты нарисовала? в его голосе прозвучало искреннее удивление. Когда?
Последние полгода. Я хожу в студию.
Он молчал, переводя взгляд с картины на меня и обратно, словно видел меня впервые. Он всегда считал, что моё место кухня, а теперь понял, что в меня скрывается мир, о котором он не знал.
Выставка прошла в небольшом зале дома культуры на Таганке, простые рамы, скромное помещение. Пришли старые подруги, ученицы студии, Анна Львовна. Вадим тоже был, в дорогом костюме, чуждый своему же светскому миру.
Гости подходили, хвали, обнимали.
Василиска, ты талантище! говорили они.
В конце вечера к ней подошла элегантная женщина средних лет, лицо знакомое.
Василиса, я не ошибаюсь? спросила она, улыбаясь. Я Елена Сергеевна, жена Виктора Семёновича, главного инвестора. Мы встречались на приёме пару лет назад.
Я вспомнила тот разговор о яблочном пироге, сердце сжалось.
Да, здравствуйте, пробормотала я.
Я потрясена, искренне сказала Елена Сергеевна. Ваши работы полны души, света. Особенно портрет старика. Вадим никогда не говорил, что у него такая талантливая жена. Он просто обязан гордиться вами!
Она говорила громко, и Вадим, стоявший рядом, слышал каждое слово. Его лицо дрогнуло, он медленно повернулся. В глазах отразилось удивление, растерянность и стыд.
Я, кстати, коллекционирую современную живопись, продолжила Елена Сергеевна. Я бы с удовольствием приобрела у вас этот пейзаж и портрет, если они ещё не проданы.
Я не могла поверить. Женщина, которой муж считал меня позором, теперь восхищалась мной.
Мы ехали домой молча, я смотрела в окно на огни Москвы, чувствуя себя другим человеком. Я уже не была тенью, я была художницей.
Уже в прихожей Вадим остановил меня.
Поздравляю, сказал он глухо. Это было неожиданно.
Спасибо, ответила я.
Знаешь, через месяц у нас новогодняя вечеринка для самых важных партнёров. Хочу, чтобы ты пошла со мной.
Он смотрел на меня, почти с мольбой. Он понял, что женахудожница, признанная Еленой Сергеевной, более статусный аксессуар, чем тихая красавица.
Я взглянула на него, на своего сильного, уверенного мужа, теперь напоминающего испуганного школьника. В душе не было злорадства, лишь лёгкая грусть и огромное чувство собственного достоинства, обретённое в пыльном подвале, среди запахов краски и скипидара.
Спасибо, Вадим, сказала я спокойно, снимая пальто. Но я уже запланировала выезд на пленэр с Анной Львовной в те же даты. Это сейчас для меня важно.
