Дорогой дневник,
Я думал, ты приличная, а ты в такой нищете живёшь, сказал жених и исчез, оставив меня стоять в полумраке прихожей, когда я только собиралась познакомиться с мамой.
Аксинья, смотри, какая прелесть! воскликнула Лидия Ивановна, держала в руках яркую скатерть с огромными алыми маками. На наш столик как раз! Праздник будет, а не обычный ужин!
Я, двадцать семь лет, медсестра в детской поликлинике, лишь устало улыбнулась.
Мам, она же клеенчатая и крикливая Давай лучше простую льняную, белую или бежевую.
Льняную! всплеснула руками мать. Видела цены на лён? Я её на рынке «Базар» с уценкой нашла. Практично, красиво и недорого! Протёртряпочкой и чисто!
Какая красота, мам? Это же безвкусица.
Ох, Аксинушка, счастье не в скатертях, вздохнула она, но всё же отложила клеёную под прилавок. Главное, чтоб дом был здоровым. Пойдём, ноги уже гудят.
Мы шли по шумному рынку, я наблюдала за мамой маленькую, сухую женщину в старом, но выглаженном пальто. Сколько сил от неё уходит на вечную экономию, на постоянный поиск «дешёвого» и «практичного». Я работаю на полторы ставки, беру ночные дежурства, чтобы вместе с мамой сводить концы в крошечной двушке на окраине Курска. Жаловаться не могу, лишь мечтаю. Мечтаю о дне, когда смогу купить маме не только дорогие лекарства, но и красивую льняную скатерть просто так, без причины.
Моего будущего «принца», Григория, я встретила в кафе после тяжёлого дежурства, когда зашла выпить горькую чашку кофе. Он сидел за соседним столиком высокий, элегантно одетый, с уверенной улыбкой и золотыми часами на запястье. Он подошёл ко мне.
Девушка, простите за назойливость, но в ваших глазах грусть. Позвольте угощением пирожное? Немного сладкого не повредит.
Он говорил ласково, без вульгарных нот, лишь точные, тихие комплименты. Сразу понял, что я медсестра. У вас руки добрые, сказал он. Сейчас это редкость.
Он работал в крупной строительной фирме, занимал хорошую должность. Возил меня на блестящей «Ладе» в рестораны, где я никогда не бывала. Дарил цветы, цены которых сопоставимы с половиной моей зарплаты. Рассказывал о путешествиях, о планах на будущее. Я слушала, затаив дыхание, будто попала в сказку.
Он говорил, что устал от «хищных» людей, гоняющихся за его деньгами. А во мне в Аксинье нашёл то, что давно искал: чистоту, искренность, порядочность.
Ты настоящая, шептал он, целуя мои руки. Неиспорченная. Я думал, таких уже не бывает.
Меня смущало лишь одно: он ни разу не приходил ко мне домой. Всегда встречались в центре или он подбирал меня у остановки.
Не хочу тебя стеснять, да поздно уже маму будить, говорил он.
Я почти смеялась от стыда за наш облупившийся подъезд, за скромную обстановку в квартире. Хотелось, чтобы он видел меня принцессой, а не бедной замарашкой.
Через полгода он сделал мне предложение. Вечер, дорогой ресторан, свечи. Он встал на одно колено, протянул бархатную коробочку с блестящим камнем.
Аксинья, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я хочу просыпаться рядом с тобой каждое утро, быть твоим мужем, хозяином дома.
Я согласилась, плакала от счастья, прижимая коробочку к груди.
Мы решили, что сначала он познакомится с мамой, а потом мы вместе поедем к его родителям. День знакомства назначили на субботу. Мы с мамой готовились, как к главному событию в жизни. Три дня драили нашу маленькую квартиру. Мама достала из шкафа старинный фарфор, который хранила «на особый случай». Я на последние деньги купила белую льняную скатерть, крахмальную.
Мамочка, как красиво! воскликнула я, накрывая стол. Как в ресторане!
Главное, чтобы жених оценил, вздыхала Лидия Ивановна, ставя в духовку яблочный пирог. Я волнуюсь, он такой солидный, а мы простые люди.
Мама, он меня любит! Не нашу квартиру, а меня!
Григорий должен был приехать к пяти. Без четверти пять я уже стояла у окна, высматривая его машину. На мне было лучшее платье, я поправляла волосы, сердце билось, как будто готово выпрыгнуть.
Идёт! крикнула я, увидев знакомый серебристый «Лада» медленно въезжающий в наш двор.
Я выбежала на лестничную площадку, встретила его. Он вышел в элегантном костюме, держал огромный букет роз, напоминал актёра из зарубежного фильма. Увидев меня, он улыбнулся, но улыбка постепенно сменилась брезгливой гримасой. Он вошёл в наш тёмный, пахнущий сыростью подъезд, посмотрел на облупившуюся штукатурку, тусклую лампу, исписанные двери лифта.
С каждой ступенькой его лицо становилось всё мрачнее. Я стояла у открытой двери своей квартиры на третьем этаже, радость превратилась в леденящий ужас. Он подошёл, остановился в метре от меня, не посмотрел на платье, не увидел мои глаза. Он взглянул в нашу скромную прихожую, увидел старую вешалку, вытертый коврик у порога. Его взгляд был холоден, как лёд.
Григорий, проходи, мы тебя ждём, попыталась я улыбнуться.
Он посмотрел, как будто на грязь, прилипшую к дорогому ботинку.
Здесь ты живёшь? спросил он тихо, но в голосе звучало презрение.
Да здесь
Он горько усмехнулся, посмотрел на свой блестящий костюм, а потом снова на обшарпанный коридор.
Понятно.
Он протянул мне букет, как бы отдавая ненужный дар.
Я думал, ты приличная, а ты живёшь в такой нищете.
Он сказал это спокойно, как факт. Затем развернулся и ушёл вниз по лестнице, не оглядываясь. Я стояла, сжимая роскошный букет, не могла пошевелиться. Слышала его шаги, хлопок двери, звук завода двигателя. И тишина.
Из кухни вышла мама, вытирая руки о передник.
Ну что, Аксинушка? Где жених? Пирог уже готов
Она увидела мое бледное лицо, розы в руках, и всё поняла. Она подошла, взяла цветы, сжала мою ледяную руку и повела в комнату.
Садись, доченька, сказала она.
Я села на диван, слёзы не текли, но внутри была большая пустота.
Он он ушёл, мама.
Вижу, тихо ответила Лидия Ивановна, обняв меня за плечи. Он сказал, что мы нищие.
Мама прижала меня крепче.
Дурочка моя, какое же это счастье, Аксинушка.
Какое счастье? прошептала я. Он меня бросил, унизил.
Счастье, что это случилось сейчас, а не через десять лет, твердо сказала мать. Счастье, что Господь отогнал от тебя этого человека. Не человека, а шелуху в красивой обёртке. Он не любил, а лишь потреблял. Он не видел тебя, а образ, который придумал: чистую, бедную девушку, которой принц поможет. А когда увидел наш облупившийся подъезд, вытертый коврик, сразу убежал. И слава Богу, мусор сам себя вынес.
Она гладила мои волосы, как в детстве, говорила простыми, но мудрыми словами о том, что богатство не в деньгах, что порядочность не измеряется ценой костюма, что настоящая любовь не боится ни бедности, ни обшарпанных стен.
Поплачь, доченька, слёзы смоют горе. А потом встанешь, умоешься и будешь жить дальше. И встретишь своего человека, который полюбит не образ, а душу. Ему всё равно, какая у тебя скатерть льняная или клеенчатая. Главное, чтобы ты была рядом.
Я заплакала, долго, горько, упершась в мамино плечо. Плакала не о нём, а о разбитой сказке, о своей наивной вере в чудо.
Когда слёзы кончились, я подошла к столу, накрытому праздничной, но несостоявшейся трапезой. Провела по льняной скатерти рукой.
Пирог, наверное, уже остыл, сказала я.
Ничего, улыбнулась мама. Сейчас поставим чайник и посидим вдвоём. У нас сегодня праздник праздник освобождения.
Мы сели пить чай с яблочным пирогом за столом, покрытым белой льняной скатертью. И это был самый вкусный пирог и самый душевный вечер в моей жизни.
Деньги не всё, записала я в свой дневник. Истинные ценности в сердце, в семье, в простом человеке, который умеет видеть тебя такой, какая ты есть.
