«Твое место у моих ног, служанка!» говорила свекровь. После инсульта я наняла ей сиделку женщину, которую она ненавидела всю жизнь.
Ты опять переставила мою сковородку, Катя?
Голос свекрови, Валентины Сергеевны, резал воздух, как лезвие. Он въедался в стены кухни, пропитывал дерево столешницы, и даже узор на кафеле, казалось, тускнел от него.
Катя медленно оторвалась от раковины, вытирая руки о фартук. Сковородка тяжелая, чугунная, реликвия свекрови стояла на дальней конфорке, куда Валентина Сергеевна поставила ее утром. На свое, как она считала, единственно правильное место.
Я ее не трогала, Валентина Сергеевна.
Не трогала, говоришь. А кто тогда? Домовой? свекровь скривила губы в усмешке, ее пронзительный взгляд скользнул по кухне. По любимой Катиной кухне, давно превратившейся в поле боя, где Катя проигрывала сражение за сражением.
Везде чувствовался чужой, навязчивый порядок. Банки с крупами стояли не по алфавиту, как любила Катя, а по росту будто солдаты на плацу. Полотенца висели не на крючках, а перекинутые через ручку духовки, что доводило Катю до тихого отчаяния. Мелкий, удушливый хаос, маскирующийся под показную идеальность.
Я же просто спросила, Валентина Сергеевна взяла с тарелки огурец и демонстративно громко хрустнула. В своем доме, надеюсь, я имею право спросить.
«В своем доме». Эту фразу Катя слышала по десять раз на день. Хотя квартира принадлежала Олегу, ее мужу. Их с Катей квартира. Но свекровь вела себя так, будто это ее родовое гнездо, а они с сыном лишь временные жильцы.
Катя промолчала. Спорить с ней всё равно что биться головой о стену. Она вернулась к мытью посуды. Вода тихо журчала, смывая мыльную пену и ее непролитые слезы.
Вечером пришел Олег. Муж. Сын. Он поцеловал мать в щеку, затем бегло, почти формально, коснулся губами Катиных волос.
Устал, как собака. Что на ужин?
Картошка с курицей, ответила Катя, не отрываясь от плиты.
Опять? сразу подала голос Валентина Сергеевна со своего «поста» на табуретке. Олеженька, сынок, я же тебе говорила тебе нужно настоящее мясо. А она тебя одним сыром кормит, скоро прозрачным станешь.
Олег устало вздохнул и ушел в комнату. Он никогда не вмешивался. Его позиция была проста и удобна: «Это ваши женские дела, разбирайтесь сами». Он не видел войны. Лишь мелкие бытовые стычки двух женщин, которых якобы одинаково любил.
Позже, когда они остались на кухне вдвоем, Валентина Сергеевна подошла к Кате вплотную. От нее пахло дорогими духами и чем-то тяжелым, властным.
Послушай меня, девчонка, прошипела она так, чтобы Олег не услышал. Ты здесь никто. Просто приложение к моему сыну. Инкубатор для моих будущих внуков, не больше.
Она взяла салфетку и брезгливо вытерла несуществующее пятно.
Запомни раз и навсегда: твое место у моих ног. Ты прислуга, и не более.
Именно в этот момент ее лицо странно перекосило. Правый уголок губ пополз вниз, рука с салфеткой бессильно упала. Валентина Сергеевна пошатнулась и медленно сползла на пол.
В больничном коридоре пахло стерильностью и чужим горем. Олег сидел, обхватив голову руками.
Инсульт Врач сказал, теперь нужен постоянный уход. Правая сторона парализована.
Он поднял на Катю покрасневшие глаза. В них не было боли лишь раздражение и холодный расчет.
Кать, я не смогу. Работа, ты же знаешь. Это теперь полностью на тебе. Ты же жена это твой долг.
Он говорил это так, будто передавал ей эстафету в забеге, с которого сам только что сошел.
Он будет приходить. Навещать. Контролировать. А вся черная, ежедневная работа ляжет на нее.
Катя смотрела на него и впервые за много лет не чувствовала ничего. Ни жалости, ни обиды. Лишь пустоту. Выжженное поле.
Она кивнула.
Вернувшись домой, в опустошенную, но теперь пустую кухню, Катя подошла к окну. Во дворе, на детской площадке, гуляла со своей маленькой дочкой Светой соседка с пятого этажа.
Молодая, шумная, которую Валентина Сергеевна ненавидела лютой, неприкрытой ненавистью за звонкий смех, слишком короткие юбки и «наглый взгляд».
Катя смотрела на нее долго, не отводя глаз. А потом в ее голове созрел план. Холодный, четкий и жестокий. Она достала телефон и нашла в контактах ее номер.
Света? Добрый день. Мне нужна сиделка для свекрови.
Валентину Сергеевну привезли через неделю. Она сидела в инвалидном кресле, укутанная в плед. Правая часть тела ее не слушалась, речь превратилась в невнятное бормотание, но глаза
Глаза остались прежними. Властными, колючими, полными нерастраченной злобы.
Когда в комнату вошла Света, в тех глазах вспыхнуло такое пламя, что, казалось, вот-вот загорятся шторы. Она узнала ее.
Добрый день, Валентина Сергеевна, Света улыбнулась своей самой обезоруживающей улыбкой. Я Света, теперь буду ухаживать за вами.
Свекровь издала хриплый, клокочущий звук. Ее левая, здоровая рука сжалась в кулак.
Кать, выйди, пожалуйста, мягко попросила Света. Нам с нашей подопечной нужно познакомиться.
Катя молча вышла и прикрыла дверь. Она не подслушивала. Ей хватало представлять, что сейчас происходит в той комнате.
Света была идеальным орудием. Она обладала редким даром полным иммунитетом к чужой ненависти.
Первым делом она распахнула окно:
Ой, какой свежий воздух! Давайте немного проветрим вашу темницу.
Затем включила радио. Веселая поп-музыка, которую свекровь презрительно называла «трясучкой». Валентина Сергеевна бурчала и яростно вращала глазами. Света, вернувшись к ней с тарелкой протертого супа, понимающе кивнула:
Нравится? Я тоже люблю эту песню. Под нее так хорошо дела идут!
Она кормила ее с ложки, не обращая внимания на попытки свекрови оттолкнуть еду. Суп стекал по подбородку, пачкал дорогую ночную сорочку.
Ну что вы, как маленький ребенок, беззлобно упрекнула Света. Не хотите по-хорошему будет по-плохому. А испачкаетесь я вас переодену. Мне не трудно.
Олег приходил вечером. Валентина Сергеевна перед его приходом преображалась. В ее глазах плескалась вселенская скорбь. Она тянула к нему здоровую руку, бормотала, показывала на Свету.
Мам, не волнуйся, Олег гладил ее по руке, избегая смотреть на сиделку. Света хорошая девушка. Она о тебе позаботится.
Он приносил апельсины, сидел полчаса и уходил, с явным облегчением выдыхая на лестничной площадке.
Катя наблюдала за всем со стороны. Она почти не заходила в комнату свекрови. Она просто давала Свете деньги и короткие инструкции:
Сегодня можно поменять местами ее фотографии на комоде. И поставь вазу с цветами. Она не выносит запаха лилий.
Света с энтузиазмом выполняла поручения. Она переставляла мебель, читала вслух женские романы. Однажды Света пришла со своей дочкой Катей. Девочка, смеясь, бегала по комнате, трогала фарфоровых слоников священную коллекцию свекрови.
Валентина Сергеевна задыхалась в беззвучном крике. Слезы бессилия катились по ее щекам. Она смотрела на Катю, заглянувшую в комнату, и в ее взгляде была мольба. Впервые в жизни она о чем-то умоляла невестку.
Катя холодно и спокойно посмотрела на нее:
Света, проследи, чтобы Катя ничего не разбила, сказала она и вышла. Месть была блюдом, которое она подавала чужими руками.
Развязка наступила неожиданно. В один из дней, когда Света решила «навести порядок» в шкафу, с верхней полки упала тяжелая деревянная шкатулка.
Раскрывшись, она высыпала на пол пожелтевшие письма, фотографии и толстую тетрадь.
Кать, иди сюда, позвала Света. Кажется, мы нашли клад.
Валентина Сергеевна, увидев тетрадь, издала протяжный, скорбный стон. Катя подняла ее. Это был дневник.
Вечером, когда Света ушла, Катя села на кухне и открыла первую страницу.
То, что она прочитала, перевернуло все. Дневник был написан не властной Валентиной, а молодой, влюбленной Валей.
Она писала о своем первом муже, летчике-испытателе Андрее, которого боготворила до безумия. О его гибели. О том, как осталась одна на седьмом месяце беременности.
Она родила сына, назвала его Андреем. А через два года, во время эпидемии гриппа, мальчик умер. «Небо забрало у меня мужа, а земля сына», было выведено дрожащим почерком.
Потом были годы нищеты. Второй муж, отец Олега, тихий и безвольный, за которого она вышла от безысходности. Рождение Олега ее последняя надежда.
И панический, животный страх, что он вырастет таким же слабым, как его отец. Она пыталась закалить его характер своей жестокостью.
«Я хотела воспитать воина, а получился Олег», было написано на одной из страниц.
Она писала о своей черной зависти к тем, у кого жизнь складывалась легко. К тем, кто мог смеяться так громко, как та девушка с пятого этажа. Она ненавидела не их, а свою собственную изуродованную судьбу. Катя читала всю ночь.
Утром она пришла к Свете. Молча протянула ей дневник.
Прочитай.
Света читала, сидя на лавочке во дворе. Когда она вернулась, ее лицо было серьезным.
Ужас, выдохнула она. Бедная женщина. Но, Кать, это ее не оправдывает.
Не оправдывает, согласилась Катя. Но я больше не могу. Месть стала бессмысленной. Это все равно что бить сломанную вещь.
С этого дня все изменилось. Света больше не включала радио. Вместо этого она ставила старые пластинки с песнями, о которых упоминалось в дневнике. Она нашла на полке томик Есенина. Сначала Валентина Сергеевна не верила, но однажды, когда Света читала ей вслух, по ее щеке медленно скатилась слеза.
Катя тоже стала заходить в комнату. Она приносила свекрови зеленый чай, садилась в кресло и спокойно рассказывала о своем дне.
Когда пришел Олег, он не узнал квартиру.
А почему музыка не играет? Маме же нужен позитив!
Ей нужен покой, Олег, тихо ответила Катя. И ей нужен сын. Не гость на полчаса, а настоящий сын.
Она протянула ему дневник.
Прочитай. Может, наконец узнаешь, кто твоя мать на самом деле.
Того вечера Олег ушел с дневником и не вернулся. Катя не звонила. Она просто жила дальше.
Он появился через два дня постаревший, с темными кругами под глазами. Долго стоял в коридоре, прежде чем зайти в комнату матери. Катя услышала его тихий голос:
Его звали Андрей, да? И моего брата тоже Андрей?
Валентина Сергеевна вздрогнула. В ее глазах мелькнул ужас.
Я ничего не знал, мама. Ничего. Я думал, ты всегда была такой сильной он горько усмехнулся. Ты всю жизнь боялась, что я вырасту слабым. И я им стал. Прятался за твоей спиной. За спиной Кати. Я просто плыл по течению. Прости меня, мама.
В тот момент Валентина Сергеевна сжала его руку слабо, но осознанно.
Когда Олег вышел, Катя, как всегда, была на кухне. Он подошел и встал рядом.
Я записал маму на реабилитацию. Буду возить ее сам. И Свете буду платить сам. Это моя ответственность. Всегда была, он замолчал на минуту. Кать я не знаю, как все исправить. Но я хочу попробовать. Если ты позволишь.
Она остановилась и посмотрела на него. В его глазах была настоящая боль.
Мой руки, спокойно сказала она. И достань другую доску. Будешь резать огурцы.
Олег на мгновение замер, а потом на его лице появилась тень улыбки.
Эпилог
Прошло два года.
Осенний вечер окутывал кухню мягким золотистым светом. В воздухе пахло печеными яблоками и корицей. Катя достала из духовки блюдо.
На кухню вошел Олег, поддерживая под руку свою мать. Валентина Сергеевна шла медленно, опираясь на трость, но шла сама. Ее речь еще была немного замедленной, но уже четкой.
Осторожно, мама, порожек, мягко предупредил Олег.
Они сели за стол.
Пахнет чудесно, сказала Валентина Сергеевна, глядя на яблоки. С ее уст это звучало как настоящий комплимент.
Катя поставила перед ней тарелку с яблоками.
Угощайтесь.
Она не простила. Не забыла ни одного слова, ни одного унижения. Она просто поняла. Осознала, что за каждым монстром может стоять израненный человек. Это понимание не принесло любви, но дало покой.
Ее отношения с Олегом тоже не стали сказкой. Они заново учились говорить. Иногда ссорились. Но теперь Олег не убегал оставался, слушал, пытался понять. Он учился быть не только сыном, но и мужем. И будущим отцом их ребенка, о котором Катя узнала лишь неделю назад.
Она еще не сказала ему. Она ждала подходящего момента не для сюрприза, а чтобы произнести это спокойно, как что-то естественное, часть их новой жизни, которую они отстраивали с нуля.
Катя взяла со стола одно печеное яблоко. Оно было теплым и мягким. Она не выиграла в войне.
Она просто пережила ее и вышла с другой стороны. Не сломанная, не озлобленная. Просто целая. И этого было более чем достаточно.
