Один. Но если ещё раз
И зачем ты стала такой? Живот уже пустой значит, пора заниматься делами. Полы сами себя не уберут, сказал он с видом, будто вручал мне Нобелевскую премию за то, что я снова держу в руках швабру.
Я стояла среди развалин. И это не преувеличение. Настоящий беспорядок: грязные тарелки, пустой холодильник, липкий пол. В углу на балконе сломанная сушилка, на которой всё ещё висел мой халат, тот самый, в котором я отправилась в роддом полтора месяца назад.
Ни одной цветочной композиции. Ни одной записки. Ни капли уважения.
Только безразличный взгляд мужа. Как будто я просто соседка, которая без стука зашла.
Говорят, женщины после родов становятся слишком чувствительными. Но дело не в гормонах, а в том, как нас встречают. Как с нами разговаривают. Как обнимают или вовсе не обнимают.
Ты издеваешься? прошептала я, глядя на него. Я только что вернулась с троих. После операции
И что? перебил он раздражённо. Кесарево сечение, как ты говорила. Всё под наркозом. Ты не рожала, ты просто лежала. Хватит притворяться. Молоко сдаёшь? Ну, сдавай. Но это же не мешает убирать дом.
Сначала я подумала, что это шутка. Потом что он сошёл с ума. А потом что, может, я. Ведь когдато я его любила, не так ли?
В голове гудело. Сердце замерло. Я стояла с дорожной сумкой, в которой лежали ночные сорочки, прокладки и две пары пинеток, сшитых ещё в беременности. А он говорил со мной, будто я лентяйка, только что с отпуска вернувшаяся.
Ты даже не забрал нас из роддома, выдохнула я. Я сама просила санитарку вызвать такси
Ты же сама хотела быть самостоятельной! воскликнул он. Весь период вынашивания ты от меня отталкивала. Всё сама, сама И дальше действуй сама.
Выживание ребёнка это не слабость. Это вера. Что тебя поддержат. Что ты не останешься одна. Что любимый человек будет рядом. А если нет?
Если не справляешься, позову маму, буркнул он и исчез в ванной. Она сделает из тебя приличную хозяйку.
О, простая правда. Его мать. Татьяна Алексеевна. Женщина, чей взгляд мог сварить яйцо. Даже уличные коты её обходили. Всегда в сером пальто, с короткой стрижкой и металлическим голосом. С ней не спорили даже начальники.
Я ожидала, что она придёт как судья. С упрёками. С насмешкой. С веником в руках.
Но она вошла молча.
В её глазах было чтото иное.
Она осмотрела всё вокруг. Меня. Мой вид. Моё молчание.
Ты убираешь? вдруг спросила она.
Я не успела ответить.
После родов?! Лягай немедленно!
Я замерла. Татьяна Алексеевна накинула пальто, надела фартук, взяла тряпку и ведро и начала мыть пол.
Иногда добро приходит в неожиданном обличье. Даже в виде женщины с резким голосом и строгим взглядом.
Через полчаса на кухне пахло борщом. Я лежала на диване, укутанная подушками. А Татьяна Алексеевна полоскала полотенца и бормотала:
Троица, вот это да
Когда вошёл мой муж, с телефоном и улыбкой, она бросилась на него, как буря:
Ты с ума сошёл?! Женщина привела на свет троих! Это операция, боль, восстановление! А ты ей?! Мыть пол?!
Мама, но ты же говорила
Я?! Ты обещал справиться. Что любишь. Что всё под контролем. Я поверила!
Она вздохнула, посмотрела на меня и тихо произнесла:
Чудовище. Ты чудовище в человеческом облике.
Когда мать встаёт на сторону другой женщины это победа. Горькая, но необходимая.
Кто тебе в голову это всунул?!
Он пожимал плечами.
Коллега Павел. Говорил, что кесарево не роды, что молоко пустяк, что женщины всё придумывают
МОЛЧИ! закричала она.
Он замолчал.
В тот же день начались проблемы на его работе. Коллеги слышали его разговоры. И Таня, та самая, что поддерживала меня во время беременности, не выдержала.
Ты видел женщину после кесарева?! Видел, как она не спит неделями?! Как у неё всё болит?!
Начальник вызвал его и отправил в отпуск без права возврата до выяснения обстоятельств.
А Павел, тот же «инспиратор», оказался под следствием за домогательства и злоупотребление служебным положением.
Карма не спешит, но поражает точно.
Татьяна Алексеевна забрала сына к себе. Через две недели он вернулся другим: тихим, с книгой о материнстве и кастрюлей борща.
Прости, опустился он на колени. Я был дураком. Эгоистом. Дай шанс. Один.
Я долго смотрела на него. Затем сказала:
Один. Но если ещё раз
Не будет, перебил он. Я клялся маме. А клясться ей страшнее, чем тебе. Прости.
Падения иногда нужны, чтобы осознать ошибку. Но не каждый меняется. Мне судьба пощадила. Ему шанс.
С тех пор всё изменилось. Не мгновенно, но изменилось.
Он учился пеленать, варить кашу, вставать ночью. Он просил прощения за каждый день боли.
А Татьяна Алексеевна приходила каждую субботу с булочками и словами:
Ты теперь не одна. Запомни это.
И я действительно не одна. Теперь у меня дети, поддержка, семья и муж, который печёт блины и ругается с соседями, если те шумят, пока наши малыши спят.
И есть слова, ставшие моим оберегом:
Ты теперь не одна.
