Её звали Ольга Иванова.
Шла по городу, глаза опущены — не от печали, искала потерянные пуговицы.
На тротуаре найти, в сквере, на лавочке троллейбуса — подберет и в карман сунет.
Большая она или мелкая, новая ли, стертая — без разницы. Брала всё.
Дома у неё целый ящик таких сирот-пуговиц.
Но Ольга не из прихоти собирала.
Каждый вечер открывала старую жестяную коробку с нитками и иголками, садилась пришивать их к старенькому пледу.
Одна к одной.
Без порядка.
Без симметрии.
Говорила, каждая пуговка — словно нечто, что кто-то обронил нечаянно: пальто, рубаху, день былой, воспоминание.
Любопытные спрашивали, зачем ей это.
Отвечала она:
— “Пришивая потерянное, я и сама трещинок своих не так ощущаю”.
Понимала — хозяев не отыскать. Но она могла о них позаботиться. Дать пристанище. Напомнить, что они всё еще есть, эти крошечные вещицы.
Со временем плед стал живой мозаикой — собранием малых утрат, поднятых и обретших покой.
И сейчас Ольга шагает по питерским дворам, взгляд прикован к земле.
А если кто скажет, что время она тратит понапрасну, лишь улыбнется в ответ да подумает:
“Пустяки. На свете есть вещи, доступные лишь тем, кто глядит под ноги. Собрал я эти строчки, как она пуговицы. Записать надо было. Вдруг мой урок тут: мир куда богаче, когда замечаешь эти забытые скрепки от чужой памяти, валяющиеся под ногами. Они и нашу трещинку чуть сшивают”.
ЖЕНЩИНА, ШЬЮЩАЯ КНОПКИ, НАЙДЕННЫЕ НА УЛИЦЕ







