Наша страна — словно из сказки, полна чудес и неожиданностей, особенно когда перестаёшь гоняться за счастьем там, где все, и начинаешь замечать его в простых вещах. Мы с Игорем уже третий год подряд не выбираемся к морю — у меня высокое давление, у него зарплата, которой хватает разве что на пельмени. Сначала это казалось катастрофой. Первое лето прошло в ворчании и вздохах, но потом… мы открыли для себя совсем другой отдых.
Вместо пляжей — палатки, рюкзаки и велосипеды, вместо морского бриза — хвойный воздух, от которого голова кружится, как после трёх стаканов кваса. В прошлом году мы блуждали по Кавказу, а этим летом решили покорить Урал. Уехали в июне и с тех пор мотаемся по деревням, как цыгане, которым вечно мало приключений.
Трудно описать, что мы увидели. Это не просто горы. Это — душа России. Зелёные, дышащие холмы, где мысли текут медленно, а дышится так легко, будто в лёгких не воздух, а чистая радость.
До этого мы уже пару раз бывали на Урале, но, вернувшись снова, поняли: скучали. Думали, нас уже ничем не удивить. Ошибались.
За день мы проезжали километров по пятьдесят, минуя деревеньки, будто застрявшие в советском детстве. Домики — аккуратные, с резными ставнями, велосипеды у магазина — никто даже не думает их приковать. Мир, где двери не запирают. Разве такое ещё бывает?
Однажды вечером, когда солнце уже пряталось за лесом, мы увидели её. Сидела у крыльца, седая, в платочке, будто ждала именно нас. Поздоровались — так, из вежливости. Она повернулась и улыбнулась, словно узнала. Так начался разговор, растянувшийся на два часа.
Её звали Аграфена Семёновна. Лет восемьдесят, не меньше. Волосы — белые, как снег, лицо — без намёка на пудру, только морщины, как трещинки на старой иконе, а глаза — живые, тёплые. От неё пахло пирогами и мятой. Пригласила нас чай пить. А потом вдруг сказала: «Идите в дом, не стойте на ветру».
Её изба была маленькая, скрипучая, но уютная. На столе моментально появилось угощение: огурчики из бочки, домашний творог, молоко прямо из-под коровы и хлеб — такой душистый, что слюнки текли.
Ели молча, потому что комок в горле мешал говорить. Такого вкуса я не помню даже в детстве. Она рассказывала, как в молодости бегала за грибами в лес, как хоронила мужа, пережила войну, принимала телят у своей Бурёнки… А теперь живёт одна, не жалуется и Бога благодарит.
Когда собрались уходить, она обняла нас, как родных, и прошептала:
— Заходите, когда захотите. Может, и не услышу, если постучите — дверь открыта, входите. Мы тут не прячемся. У нас и двери незаперты, и сердца — тем более.
Я стояла на пороге, глядела ей в глаза и чувствовала, как сердце сжимается. Поцеловала ей руку. Игорь молчал. Мы вышли, прошли пару улиц, и я спросила:
— Это правда? В наше время? В нашей стране?
Он только кивнул. Потому что такие люди — как ангелы. Мы привыкли видеть в других злобу и расчёт, а тут — бабушка, которая, не зная нас, отдала всё: тепло, еду, свою историю.
Такие люди живут не для себя. Они — как свечи, которые просто светят. И я буду помнить её всегда. Аграфена Семёновна, с её добрыми глазами и хлебом на столе, напомнила мне: настоящее — не в деньгах, не в карьере и не в заграничных курортах. Настоящее — там, где тебе рады просто так.
