Зинаида Сергеевна стояла у окна, глядя во двор, где Марья Ивановна из квартиры напротив развешивала постиранное бельё. Соседка тихо напевала, встряхивала простыни, а ветер трепал её седые кудри. Обычное утро, обычные заботы. Но Зина не могла отделаться от странного ощущения — будто что-то не так.
— Мама, идёшь завтракать? — позвала из кухни Алиса.
— Сейчас, — отозвалась Зинаида Сергеевна, но не сдвинулась с места.
Алиса появилась в дверях, вытирая руки фартуком. Дочь всегда была хороша собой, а сейчас, в свои тридцать пять, выглядела особенно прекрасно. Волосы убраны в аккуратную косу, глаза ясные, только губы слегка поджаты, как всегда, когда она о чём-то размышляла.
— Мам, мне нужно с тобой поговорить, — сказала Алиса, разливая по чашкам крепкий чай.
— Говори, доченька.
Зина присела напротив, взяла горячую чашку в руки. Чай пахнет так же, как у её покойной свекрови. Странно, опять вспомнила о ней. Уже полгода прошло, а мысли возвращаются снова и снова.
— Мне предложили новую должность, — начала Алиса, не поднимая глаз. — Хорошую. Зарплата в два раза больше.
— Замечательно! — обрадовалась Зина. — Ты давно заслужила повышение.
— Но работать придётся в Екатеринбурге.
Слова повисли в воздухе. Зина поставила чашку, даже не отпив.
— В Екатеринбурге?
— Да. Там открывается филиал, и меня берут руководителем отдела. Это отличный шанс, мам.
— А я? — вырвалось у Зинаиды Сергеевны.
Алиса подняла глаза, и Зина увидела в них ту же решимость, что была у дочери в шестнадцать, когда та заявила, что пойдёт не в медицинский, как мать хотела, а в экономический. Ту же, что проявилась при разводе с мужем, несмотря на все уговоры.
— Мам, ты ведь самостоятельная. Справишься. Да и Екатеринбург — не заграница.
— Но… — Зина запнулась. Что ей сказать? Что боится одиночества? Что привыкла к Алисиным шагам по утрам, к её голосу на кухне, к тому, что рядом есть кто-то, кто выслушает и поймёт?
— Мам, мне тридцать пять. Я хочу попробовать что-то новое, пока не поздно.
— А здесь разве плохо? — Зина обвела взглядом кухню, где прошло столько лет, где Алиса делала уроки за этим столом, где они переживали тяжёлые дни после смерти мужа.
— Не плохо. Но и не то, чего я хочу. Мне нужно… — Алиса замолчала, подбирая слова. — Нужно почувствовать, что живу свою жизнь, а не просто иду по протоптанной дорожке.
Зина отпила глоток остывшего чая. Горький. Она забыла добавить сахар.
— Когда ты уезжаешь?
— Через две недели. Нужно быстро всё оформить, пока место не заняли.
Четырнадцать дней. Зина попыталась представить утро без Алисы. Тишину, пустую кухню, отсутствие того, кто спросит, как дела, поможет открыть банку с солёными огурцами или просто посидит рядом.
— Ты всё продумала? Жильё, работа…
— Всё устрою. Компания помогает с квартирой, а здесь мою должность закроют быстро. Мам, пожалуйста, пойми.
Зина кивнула, хотя понимать не хотелось. Хотелось кричать, плакать, обвинять дочь в эгоизме. Но разве она сама не мечтала когда-то уехать из родительского дома? Правда, тогда были другие времена — война, разруха, не до мечтаний. Теперь же всё иначе, и дочь вправе выбирать.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Если ты решила.
Алиса облегчённо выдохнула.
— Спасибо, мам. Я знала, что ты поймёшь.
Следующие дни пролетели в суете. Алиса бегала по инстанциям, собирала документы, приходила поздно, уставшая. Они почти не разговаривали. Зина не расспрашивала, боясь услышать что-то, что сделает отъезд ещё реальнее.
Она занималась привычными делами — готовила, убирала, смотрела сериалы. Но теперь каждое действие сопровождала мысль: скоро всё будет по-другому. Варить суп на одного, мыть одну тарелку, разговаривать с кошкой Маркизой, потому что больше не с кем.
— Мам, помнишь, как мы с папой ездили на озеро? — спросила однажды вечером Алиса, листая старый альбом.
— Конечно. Тебе было восемь, ты всё ныряла с пирса.
— А папа носил меня на руках и называл золотой рыбкой, — улыбнулась Алиса. — Хорошие дни были.
— Да, хорошие.
Зина взяла в руки пожелтевшее фото. Вот они втроём у воды. Муж загорелый, смеётся, Алиса на его плечах тянет руки к небу, а она сама — молодая, счастливая, без усталости в глазах, что появилась после его смерти.
— Знаешь, — продолжила Алиса, — если бы папа был жив, он бы меня поддержал. Понял бы, что мне нужно попробовать.
— Он всегда тебя поддерживал, — согласилась Зина. — Может, даже слишком.
— Слишком?
— Ничего, дочка. Просто он тебя любил больше жизни.
Алиса отложила альбом и обняла мать за плечи.
— Мам, я тебя тоже очень люблю. И не бросаю. Просто… хочу иначе прожить свою жизнь.
Зина прижалась к дочери, вдохнула знакомый запах её духов. Когда Алиса была маленькой, она так же прижималась к ней перед сном, читала сказки, пела колыбельные. А теперь дочь выросла, у неё своя дорога, и держать её рядом лишь из страха одиночества — несправедливо.
Накануне отъезда Алиса принесла домой коробки, начала складывать вещи. Зина помогала, заворачивала в бумагу посуду, укладывала книги. Привычные предметы, годами жившие в доме, теперь казались чужими, готовыми к новой жизни.
— Мам, я оставляю тебе ключи от своей комнаты, — сказала Алиса. — Может, захочешь что-то переставить или гостей принимать.
— Какие гости? — усмехнулась Зина. — Кто ко мне поедет?
— Ну, тётя Галя обещала навестить из Ярославля.
— Она обещает это лет десять.
Они рассмеялись, и на миг стало легче. Как в старые времена, когда они были просто матерью и дочкой, а не двумя женщинами, которых разделяют выбор и расстояние.
Вечером Алиса долго говорила по телефону с подругой, рассказывала о работе, планах. Голос звучал радостно, взИ когда опустилась ночь, Зинаида Сергеевна, выключив свет, подумала, что, возможно, это не конец, а просто другое начало.
