— Куда это ты? Опять к своему Кириллу? А ужинать? — спросила мать, выходя в прихожую.
— Есть не хочу, — ответила Света, опустив глаза.
Ей казалось, что матери важнее, набит ли её живот, чем то, с кем она проводит время. Поправила поясок на платье, улыбнулась своему отражению и обернулась к матери.
— Он же голодранец. Зачем тебе такой? Ни кола ни двора, ни рода ни племени. Разве может такой создать семью? Вырос в детдоме, привык на себя одного надеяться… — Слова вылетали, как воробьи из куста.
— Мам, хватит, — резко перебила её Света. Улыбка исчезла. — Ты его даже не знаешь. Что, детдом — это приговор? Ты говоришь, будто он что-то украл. А он лучше многих, у кого есть родители. — Голос звенел, щёки горели, в глазах стояли слёзы. В этот момент она была настолько прекрасна, что мать ещё больше разозлилась.
— Да ты сама не понимаешь, что несешь! — крикнула она в комнату, где отец сидел с газетой. — Тебе всё равно, за кого твоя дочь замуж выйдет?
Отец вздохнул, отложил газету и подошёл.
— Что ты от меня хочешь? Приковать её к батарее? Сегодня привяжешь — завтра через окно сбежит. — Он посмотрел на дочь. — Ты на неё взгляни. Никого не напоминает? Твои родители тоже запрещали нам встречаться. Помнишь, как ты по водосточной трубе спускалась? У меня тогда тоже ничего не было. Койка в общаге, две рубахи да один костюм на все случаи.
Разве это тебя остановило? Разве помешало выйти за меня? Твоя мать до сих пор косо на меня смотрит, хоть у меня и бизнес, и квартира, и машина. Она на мои деньги в санатории отдыхает, но всё равно считает меня выскочкой — деревенщиной из многодетной семьи. Для неё это тоже было преступлением. — Говорил он ровно, но было видно, как это ему тяжело. Ему надоели ссоры, жаль было дочь, а что делать — он не знал.
— Посмотри на неё. Влюблена же. А спорить с влюблёнными — как ветер ловить. Только хуже сделаешь.
— Спасибо, пап, — прошептала Света и выскользнула за дверь, пока мать собиралась с мыслями.
Когда дверь захлопнулась, мать набросилась на отца:
— И ты ещё подливал масла в огонь? Не мог поддержать? Тебе правда всё равно, кто в наш дом войдёт?
— Да о каком замужестве речь? — спокойно сказал он. — Ей же ещё восемнадцать. Кирилл не дурак — сначала на ноги встанет, потом жениться будет. А тебе бы хотелось, чтобы она с каким-нибудь мажором крутилась, вроде Соколова, который их одноклассницу в положении оставил? Родители быстренько его в Швейцарию сплавили, а девчонка в семнадцать с ребёнком осталась.
— А ты думаешь, детдомовский лучше? У них же там морали никакой…
— Откуда ты знаешь? Много ты их встречала? Мы Кирилла даже не знаем. Дай ему шанс. Из меня вышел толк — и из него выйдет. У него цель есть — пробиться. А у Соколова другая цель — папины деньги спускать.
Отец вернулся к газете, показывая, что разговор окончен.
— С тобой говорить бесполезно, — фыркнула мать и ушла на кухню.
Света ничего этого не слышала. Она шла на свидание, лёгкой походкой, едва касаясь асфальта. Ветер играл подолом её платья, то обвивая ноги, то развеваясь, как парус.
Она издали увидела Кирилла и ускорила шаг. Он тоже заметил её и заулыбался.
Они обнялись, и она прижалась к его груди, будто к скале среди бушующего моря. Так щепка в весеннем разливе цепляется за камень, пока остальные уносит течением.
Под тонкой рубашкой билось крепкое сердце. Вдруг она отстранилась:
— Что-то случилось?
— С чего ты взяла?
— Чувствую.
— Бабушка умерла. Два месяца назад. Только сегодня узнал.
— Ты не говорил, что у тебя есть бабушка.
— Я её ненавидел. Она меня в детдом сдала, ни разу не навестила. Для меня она давно умерла. А теперь выяснилось, что дом мне завещала. Соседка разыскала — вернее, её зять, он в полиции работает. Надо съездить, посмотреть, в каком состоянии дом.
— Ты хочешь там жить? — Света удивлённо приподняла бровь, совсем как мать.
— Вряд ли. Если в порядке — продам или квартиру куплю.
— Это же здорово! — глаза Светы загорелись. — У тебя же теперь есть дом! А то мама говорит, что ты…
— Гол как сокол? — усмехнулся Кирилл. — Может, там развалюха, и она окажется права.
— Перестань. Поедем, посмотрим, — решительно сказала Света.
— Сейчас?
— А чего ждать?
Они успели на автобус.
— Позвони родителям, а то решат, что я тебя похитил, — сказал Кирилл.
Света позвонила отцу. К концу разговора лицо её помрачнело.
— Что? — спросил Кирилл.
— Ругались с мамой. Из-за меня.
— Скорее, из-за меня. Можешь выйти, я один съезжу.
— Ни за что.
Они ехали, глядя в окно. Света расспрашивала про детство. Почему бабушка отдала его? Какая она была?
— Строгая. Не помню, чтобы улыбалась. Мне лет шесть было.
Про родителей она не спрашивала. Это была запретная тема.
— Маму сбила машина. Отца не помню, он утонул, — вдруг сказал Кирилл.
Дом он узнал сразу. Бревенчатый, крепкий. Дверь была заперта.
— Чего тут шляетесь? — раздался голос за спиной. Пожилая женщина в платке смотрела на них.
— Это мой дом. Антонина Семёновна — моя бабушка, — сказал Кирилл.
— Кирилл? Какой ты большой. Это я зятя попросила тебя найти. Сейчас ключ принесу. Потом заходите на чай.
В доме было уютно, будто хозяйка только вышла. Обои в цветочек, лоскутное одеяло, домотканые половики…
— Здесь хорошо. Можно жить, — сказала Света.
У соседки она впервые пила чай из самовара с баранками.
— Антонина была суровая. Рано овдовела. Сын её, Виктор, работал в райцентре. Однажды привёз женщину с ребёнком.— Это твоя история, Кирилл, — сказала соседка, наливая чай, — но теперь у тебя есть шанс написать её самому.
